Оке Эдвардсон - Зов издалека

— Ты не покидал город, как ты пышно выразился, уже четыре года.

— Откуда тебе известно?

— Воры с годами тоже становятся наивными.

Веннерхаг засмеялся.

— Хорошо, хорошо… намек понял. Я же знаю, в чем дело. Читать, слава Богу, научили. Но никак не соображу, чем могу быть полезен. Кстати, кто она?

— Кто?

— Убитая, черт подери. Труп. Кто она?

— Мы не знаем.

— Да ладно, Винтер… такого понятия давно нет. Неопознанный труп? Не смеши…

— В твоем мире, может, и нет.

— А это как прикажешь понимать?

Винтеру надоел голос Бенни, и он хотел побыстрее закончить этот разговор. Казалось, даже телефонная трубка дышит жаром.

— Говорю совершенно откровенно — пока не знаем. Поэтому мне и понадобится твоя помощь. И ты мне поможешь. Не так ли, Бенни?

— Если будешь хорошо себя вести.

— Полиция всегда хорошо себя ведет. На том стоим. Люди должны знать твердо — полиция добрая и хорошо себя ведет.

Бенни опять засмеялся скрипучим смехом.

— А все остальные — злодеи и ведут себя плохо… А как Лотта?

— Она рассказала, что ты звонил и скулил.

— Я не скулил. И это для твоей же пользы. То, что ты себе позволил… Жара, конечно, но надо держать себя в руках.

— Больше ей не звони. Держись подальше.

— Подальше не выйдет. Мне же нельзя покидать город.

— Пока, Бенни.

Винтер положил трубку. Рука вспотела. Он встал, снял пиджак и повесил на спинку стула, хотя пиджак не особенно его тяготил — шелковая подкладка, как ему казалось, немного охлаждает предплечья. Развязал галстук и кинул на пиджак. Галстук напомнил ему красиво поблескивающую змею.

В который уже раз он закатал рукава белой сорочки и с тоской вспомнил майку и шорты. Вчера вечером он решил — с шортами покончено. Начинается работа, а на работе нужен привычный панцирь. Он защищает и посылает соответствующие сигналы. Какие, к черту, сигналы? Вчера ночью он говорил об этом с сестрой.

«Ты посылаешь сигналы собственной слабости, — сказала она. — Тот, кто вынужден прятаться в костюмы от „Армани“ или „Хьюго Босс“, не в ладах сам с собой и со своим телом».

«„Бальдессарини“, — поправил он. — „Черутти“. Не „Армани“ и не „Босс“. „Армани“ и „Босс“ — для автомехаников».

Лотта коротко рассмеялась. «Да у тебя это серьезнее, чем я опасалась».

«Неужели нельзя посмотреть надело проще — я просто хочу красиво одеваться? Красиво одеваться, и все».

«Нет, не все, — возразила сестра. — Расскажи».

И он рассказал. Про страх, охвативший его, когда он подобрался к самой сердцевине зла. И чем дальше, тем хуже. Пузырь, постепенно заполняемый страхом. Сознание, что он уже ничего не может сделать со своей жизнью, да и не хочет ничего с ней делать, стало почти невыносимым. Он не способен стряхнуть с себя прошедший день и повесить на спинку стула, как пиджак… принять душ, накинуть халат и подумать о чем-то другом. Этот чертов костюм от «Черутти» тащится за ним даже в постель.

Но и еще кое-что. Может, тут-то и скрывается ответ.

Все эти роскошные костюмы и сорочки… помогают защититься от заползающей в душу тревоги. Сказано же — панцирь.

«В этом-то, пожалуй, все дело, — сказала сестра. — Беда лишь в том, что внешнее и внутреннее находятся в разных измерениях. Костюм и душа друг на друга не влияют, а если и влияют, то самую малость. Думай об этом каждый раз, когда гладишь свои панцирные сорочки».

Вот что сказала сестра в бледный предрассветный час.

Озеро жидкого серебра. Никакое другое сравнение Винтеру в голову не приходило. Он, прищурившись, огляделся. Сверкающая поверхность воды, желто-голубая лента оцепления тоже поблескивает на солнце. Солнцу все равно, с чем играть, даже с этой лентой, напоминающей о недавней смерти.

Он пошел по тропинке к дереву. Неумолчно и ритмично звенят кузнечики, неизбежный саундтрек жары. Слабый ветерок донес запах гниющих водорослей с почти пересохшего болота. Где-то там работают полицейские, хотя он никого не видел.

Уже полдень. С шоссе иногда доносятся звуки проезжающих машин.

Винтер встал под дерево, огляделся и начал считать оттенки зеленого. Насчитал штук двадцать. Солнечный свет, пробившись сквозь хвою, тоже стал зеленоватым. Даже небо на востоке казалось зеленым. И только символ на коре в двух дециметрах от него был красным. Он уже решил для себя — это символ. Символ чего? Он прочитал его как «X», но, наверное, ему просто хотелось прочитать его как «X». Винтер не мог избавиться от чувства, что символ как-то связан с тем, что здесь произошло. Лишь только он начинал про это думать, волосы на руках вставали дыбом и появлялась гусиная кожа.