Дженнифер Ли Кэррелл - Шифр Шекспира

Отшвырнув плащ, я бросилась к нему. Доктор Сандерсон лежал там, раскинув руки. Грудь была в глубоких колотых ранах, а поперек горла, над самым галстуком, зиял разрез, словно большой вялый рот. Меня окружили жужжание и приторный, с металлическим оттенком, запах крови. Над телом уже вились мухи. Меня скрутило в приступе тошноты, но тут я заметила какой-то клочок в руке мертвеца и нагнулась посмотреть. В следующую секунду мне набросили на голову капюшон и швырнули на землю. Книги попадали из рук, от удара под ребра я не могла даже хрипеть. Миг — и незнакомец подмял меня под себя, затолкал кляп в рот, вывернул руки за спину и быстро скрутил запястья. Потом его ладонь скользнула вниз, между бедер. Вложив все силы в толчок, я перекатилась на спину, отпихнув мерзавца ногами, и попыталась встать, подобрав колени, но он успел развернуться и опрокинул меня навзничь. Я так сильно ударилась головой, что в глазах засверкало и поплыло.

В голове крутилась мысль: «Нельзя сдаваться. Только не сейчас». Свет угасал, но я все же была в сознании — лежала без движения, прислушивалась. Неизвестный как будто навис надо мной сбоку. Зачем? Сквозь капюшон не было видно ни зги и, что еще хуже, не слышно ни звука, кроме слабого дыхания. Мне вспомнилось, что ножи можно вытаскивать и бесшумно.

Почувствовав, что убийца собрался меня оседлать, я с силой выбросила колено. Он охнул от боли и повалится на бок. Надеясь, что засадила ему в пах, я откатилась в сторону — видимо, под куст, так как надо мной зашуршали листья. Стало слышно, как нападавший поднялся на ноги и сделал несколько неровных шагов. А потом наступила тишина. Я лежала, боясь пошевелиться, едва дыша. Тишина все не кончалась. Вскоре послышались шаги — ближе, ближе…

— Кэт! — закричал кто-то. Голос Бена!

Ко мне бежали люди — одни издалека, другие — ближе.

— Кэт! — снова позвал Бен.

Я изо всей мочи закричала сквозь кляп. Шорох в листве — и вот уже меня ощупывают, стягивают капюшон, вынимают изо рта тряпку. Рядом стоял Бен, развязывая мне руки и поддерживая, пока я давилась и кашляла, пытаясь отдышаться.

— Как там у вас, все целы? — раздался сверху чей-то властный бас. На лестнице, склонившись, как я недавно над балюстрадой, стояла темная фигура.

Бен утащил меня в тень.

Луч света скользнул по земле, по телу доктора Сандерсона и быстро отдернулся прочь. В это мгновение мне в глаза бросился светлый блик на траве. Письмо до сих пор было там — в руке у убитого.

— Боже мой! — раздалось сверху. По ступенькам забухали тяжелые шаги.

Таща Бена за собой, я метнулась к телу, стараясь не смотреть на жуткий разрез поперек горла. Рука библиотекаря остыла и уже начала коченеть. Я освободила письмо из ее пальцев. К нему был прикреплен какой-то плотный сверток.

Я кинулась собирать книги. Бен нагнулся помочь. Все бумаги, которые я затолкала в том Чемберса, лежали на месте — записки Роз, послания Гренуилла и Офелии.

— Тихо, вполголоса Бен сказал:

— Есть шанс оправдаться перед полицией. Нужно только подождать.

— Сначала я должна прочесть письмо.

— Другого случая может так скоро не представиться.

— Письмо!

Бен кивнул и взял меня за локоть, уводя в самую темноту, в то время как копы сбежали к подножию лестницы и стали шарить под деревьями. Мы, срезав путь по склону холма, вынырнули из магнолиевой рощи на тропинку, огибающую южный фасад Капитолия, и припустили бегом по дорожке в сторону Индепенденс-авеню, прячась в полумраке тени парковых старожилов — вязов, ясеней и дубов… Позади затрещала рация. Полицейские вызывали подмогу.

Неподалеку завыла сирена.

Бен бросился через улицу к Рэйберн-Хаусу, подозвал такси, и вот мы уже съезжали с Капитолийского холма и углублялись в прилегающий район. Миновав несколько кварталов, мы вышли из машины. Взяв меня под руку, Бен быстро зашагал по улице. Я попыталась понять, куда мы идем, но перед глазами все время всплывало лицо доктора Сандерсона с дырой в горле, похожей на разинутый в немом крике рот. В конце концов меня нещадно скрутило и вытошнило в чей-то палисадник.

Когда я откашлялась, Бен накинул мне на плечи свою куртку и слегка обнял.

— Жуткая смерть, — сказал он.

— Убийство! — вырвалось у меня. — Его превратили в Цезаря на ступенях сената.

— Да.

Он не стал извиняться, утешать меня и вообще больше не заговаривал о случившемся, за что я была ему очень признательна. Еще я была рада руке у себя на плече. В полутьме сумерек ощущение его тепла внушало надежду. Я заморгала, гоня жгучие слезы. Долгое время мы шли в тишине.