Дженнифер Ли Кэррелл - Шифр Шекспира

Бен взял у меня письмо.

— Если Уилл пишет в Сент-Олбанс, зачем уговаривать лебедя очаровать борова? — Он поднял глаза. — Звучит так, словно Сент-Олбанс и боров не связаны между собой.

Мы нагнулись над письмом. А ведь верно!

— Неужели был еще один грязный хряк? — спросил сэр Генри.

— По-моему, нет.

— С другой стороны, — размышлял Бен, — Сент-Олбанской называется вся та часть Хартфордшира. Добавьте конкретики — и получится город, или собор, или школа.

Я мотнула головой:

— Они все большей частью расположены рядом. Нет, так пишут, когда имеют в виду что-то особенное.

— Так куда ехать? — спросил Бен.

— Туда, где можно подумать.

Через пять минут мы свернули с трассы и припарковались у непримечательного отеля «Дейс-инн». Бен и сэр Генри пошли регистрироваться, а меня оставили с Барнсом в машине.

Я вынула брошь-медальон, откинула крышку. Гостиничные огни бросали на портрет оранжевые отсветы.

«Куда теперь?» — мысленно спросила я юношу с миниатюры.

Он сжимал распятие и как-то загадочно смотрел на меня: надменно и в то же время озорно.

Пока никто не видел, Бен быстро провел меня через черный ход в номер с двумя большими кроватями. Сэр Генри отправился в свой — освежиться. Минута-другая, и он появился у наших дверей — почти пришедший в себя, хотя и немного бледный. Я стояла у окна, вертя в руках раскрытую брошь, и смотрела, как лунный свет играет на миниатюре.

— А что, письмо ты уже забросила? — спросил сэр Генри, усаживаясь в самое удобное кресло.

— Они с брошью взаимосвязаны, — ответила я. — Понять бы только — как?

«Но лета твоего нетленны дни, — говорила золотая надпись. — К вящей славе Божией».

И что же общего было у нее с письмом, которое мы только что нашли? Быть может, прямой связи нет, но ведь Офелия ясно сказала, что с них начинаются два пути к истине! Значит, они принадлежат одному тесному миру.

Роз всегда твердила мне: «Хочешь понять смысл — изучи контекст». Как же письмо поясняет миниатюру или, наоборот, миниатюра — письмо?

Изображение юноши с распятием явно имело отношение к католичеству. В письме на первый взгляд шла речь о первом фолио. Что может быть между ними общего?

— Связь есть, но мне ее не разглядеть, — бессильно призналась я. — Для этого надо лучше разбираться в истории церкви.

— Может, пора привлечь кого-то, кто разбирается, — сказал сэр Генри.

— Не знаю таких.

— Сдается мне, нам нужен знаток Шекспира и церковной истории в одном лице, — сказал Бен, глядя на меня с любопытством, и я, кажется, поняла намек. Мы оба видели название доклада Мэттью в брошюре к фолджеровской конференции. «Шекспир и пламя тайного католичества».

— Только не он, — заартачилась я.

— О ком это ты? — оживился сэр Генри.

— О Мэттью. Профессоре Мэттью Моррисе.

— Он будет счастлив тебя просветить, — добавил Бен.

— А-а, — протянул сэр Генри. — Я, кажется, знаю, в чем дело. Неужели бедняга провинился еще в чем-то, помимо ухаживаний за тобой?

— Он меня раздражает, — нехотя ответила я. — И Роз раздражал.

— Иногда, деточка, — произнес сэр Генри, — ты ведешь себя как первый сноб. — Он вытащил телефон. — Если он может помочь в нашем деле — звони.

— Лучше с моего, — вызвался Бен. — Труднее выследить.

— Роз не одобрила бы, — проворчала я.

— Еще меньше она хотела бы, чтобы убийца добрался до ее сокровища, — заметил Бен. Он настроил смартфон на громкую связь, а я достала из кармана визитку Мэттью и набрала номер.

Мэттью взял трубку на втором гудке.

— Кэт, — произнес полусонный голос. Потом стало слышно, как он сел в постели. — Кэт! Ты где? С тобой ничего не случилось?

— Нет, все хорошо. Слушай: можешь сказать мне, что значит «Ad Maiorem Dei Gloriam»?

— Тебя полиция ищет, а ты спрашиваешь о латыни? — Его голос сорвался от неожиданности.

— Латынь — не проблема. — «К вящей славе Божией». Только я все равно не пойму, что это значит.

— Ты расскажешь мне, во что ввязалась, или нет?

— Кое-кто просил звонить, если понадобится помощь. Вот я и звоню.

Трубка ненадолго замолчала.

— Это девиз иезуитов.

Я хотела ответить и осеклась. Иезуиты. Воины Христовы, солдаты католической церкви. Ревностные до фанатизма служители Господа, готовые на все, чтобы очистить Англию от протестантской ереси. Сесилы, а впрочем, и большинство елизаветинских и яковианских советников боялись их как огня и преследовали наравне с изменниками трона. Иезуиты носили это клеймо с мученическим смирением. Буквально. Впоследствии десятерых канонизировали как святых мучеников — после того как их повесили, утопили и четвертовали за свою веру.