Дженнифер Ли Кэррелл - Шифр Шекспира

Я нахмурилась. Фигурально слово «химера» означает причудливый вымысел, пустую фантазию; однако есть у него и конкретный смысл. В древнегреческой мифологии так называли чудовище, состоящее из нескольких частей: у него были львиная голова, тело козы и драконий хвост. В письме, кроме лебедя, упоминались еще вепрь и боров, и тоже в качестве масок.

— Может, под химерой подразумевался некий кружок людей, совокупно обозначенных одним символом?

— Чушь собачья! — взревел сэр Генри.

— Это не значит, что за химерой скрывался Шекспир или что он сам — химера.

— О ком тогда говорится в письме, черт его подери? — распалялся сэр Генри. — Сама сказала: о Шекспире!

Я попыталась объяснить:

— Химерой в равной степени могла называться группа меценатов, которая выманила у него тексты пьес под предлогом постановки и сочла их достойными увековечения. По крайней мере размышления о ней оправдывали упоминания лебедя, вепря и борова. Не говоря уже о трудяге-муравье.

— Что ж, если Мэри Сидни — лебедь, кто тогда вепрь и боров? — спросил Бен.

Я опасливо оглянулась на сэра Генри.

— На гербе графов Оксфорд изображен синий вепрь.

— Боже мой, — процедил сэр Генри, откидываясь на сиденье.

Бен сделал вид, что не слышит.

— А в тысяча шестьсот шестнадцатом он умер. Вот почему он больше не мог яриться. Мне нравится эта идея!

— Остается боров, — проворчал сэр Генри. — «Свинья, что носом землю подрывает». «Выкидыш, помеченный на зло» [40] «Генрих III». Пер. А. Дружинина. . И какой же из чванливых елизаветинских придворных, по-твоему, позволил напялить на себя личину горбатого короля Ричарда?

— Обещайте не взрываться, — попыталась успокоить я.

— И не надейтесь.

Я вздохнула:

— Бэкон.

— Сэр Фрэнсис Бэкон, — простонал сэр Генри.

Бен фыркнул от смеха, тут же делая вид, что закашлялся.

— Вообще он тоже был вепрем, — пояснила я. — Но Бэконы сами назвали себя боровами, чтобы предупредить гадкие шуточки на эту тему. Сэр Фрэнсис рассказывал анекдоты о своем отце-судье, толстом, как бочка: будто бы один заключенный заявлял о родстве с ним на том основании, что его фамилия была Свинн. «Нет, не родня мы, пока тебя не повесят, — сказал старый судья. — Ведь свинина — не бекон, пока хорошенько не отвисится». — Я боялась оглянуться на Бена, видя, как его трясет от сдавленного смеха. — Даже Шекспир повторил эту шутку. За что купила, за то продаю.

— Знаю, в «Виндзорских насмешницах», — вздохнул сэр Генри.

Бена прорвало — он расхохотался в голос.

Сэр Генри сделал вид, будто не слышит его.

— И куда эта химера ведет нас? Этот Уилл — кем бы он ни был — пишет в Сент-Олбанс [41] Город к северу-востоку от Лондона, названный так в честь святого мученика Албана, казненного при императоре Диоклетиане. .

— Снова к Бэкону, — ответила я. — В начале 1621-го король Яков сделал его виконтом Сент-Олбан.

Бен прекратил смеяться.

Сэр Генри снова подался вперед:

— Так, значит, Бэкон остался последним, кого пришлось услаждать Лебедю, вот почему Уилл собрался писать ему лично?

Я кивнула.

— А где Бэкон жил? — угрюмо спросил он.

— В поместье под названием Горэмбери. Сразу на выезде из Сент-Олбанса.

На краткий миг все замолчали. Было слышно лишь, как колотятся сердца.

— Барнс, — тихо скомандовал сэр Генри, — в Сент-Олбанс.

— Не все так просто, — заволновалась я.

— Проще некуда, — отозвался сэр Генри. — Еще миль пятьдесят по той же трассе. После А-303 съехать на М-3, а потом на М-25.

— Черт с ним, с маршрутом! — не выдержала я. — О бумажной мороке подумайте. Это вам не за Делией до Фолджера проследить. Письма Бэкона в одном месте не лежат. Здесь потайными дверцами не отделаешься. Даже Офелии это было бы не по силам. Горэмбери — усадьба, которую Бэкон построил для отдохновения души, — был разрушен до основания спустя полвека после его смерти.

— Но ведь что-то должно было уцелеть, — не унимался сэр Генри.

Я постучала пальцами по коленям.

— В приходской церкви Сент-Олбанса есть его статуя — подобие шекспировской, но ее бэконианцы за сто пятьдесят лет излазали и прощупали вдоль и поперек.

— А может, и не всю?

Я покрутила головой:

— В поместье есть фреска, посвященная мифу о Венере и Адонисе, — единственная современная Шекспиру иллюстрация к его пьесе. Так вот, Адонис на ней изображен лицом к лицу с ощетинившимся кабаном. Это здание уже пятьсот лет служит постоялым двором — к смущению стратфордианцев. Еще бы: прямо у Бэкона на задворках и так далее. Соблазнительный экспонат, но нам он вряд ли поможет, да и Офелия о нем ничего не знала: фреску обнаружили только в нынешних семидесятых. Я думаю, нам нужно искать тот след, которым она могла воспользоваться, раз уж ей известен весь путь.