Дженнифер Ли Кэррелл - Шифр Шекспира

— Что значит «лебедь», — проговорил Бен с огоньком в глазах.

— Что значит «чушь»! — отрезан; сэр Генри.

Машина замедлила ход. Сделав большой круг, мы вернулись на главную лондонскую трассу, а влившись в нее, взяли направо.

— Может быть, — сказала я. — Но существует портрет, где графиня изображена уже в старости. Так вот, на ее кружевах повторяется мотив в виде лебедя.

— Речка, которая течет вдоль поместья — ее водой вы залили мне сиденья, — называется Наддер, а не Эйвон, — возразил сэр Генри. — А Эйвон течет через Стратфорд, что в Уорикшире.

— По-валлийски «эйвон» значит просто «река», — не сдавалась я. — И вообще, Эйвонов в Англии полным-полно. В том числе есть один неподалеку от Солсбери. А в семнадцатом веке, когда поместье Уилтона было обширнее, он тек как раз через землю Пембруков, часть которой отошла Мэри в приданое. — Я покачала головой. — Если хотите, могу вас совсем удивить: в тех местах даже есть деревушка под названием Стратфорд-суб-Касл, «Стратфорд-у-замка». И расположена она как раз на Эйвоне. — Я уткнулась лицом в ладони.

— Если не ошибаюсь, это не все, — заметил Бен.

Я тряхнула головой и ответила, не поднимая лица:

— Еще она писала. Прославилась стихотворными переводами псалмов, и не только. Пробовала себя в драматургии.

— Она… писала пьесы? — недоверчиво спросил Бен.

— Только одну. Камерную драму, предназначенную для чтения в узком дружеском кругу, не для сцены. — Я набрала воздуха в грудь и подняла голову. — Мэри Сидни написала «Трагедию об Антонии», первую театральную версию «Антония и Клеопатры» на английском языке.

— Анто… — начал было Бен, но сэр Генри оборвал его на полуслове.

— Ты хочешь сказать, что Шекспиром была она?

— Нет! — раздраженно выпалила я. — Не надо делать из меня Делию Бэкон. Я хочу сказать, что мы должны учесть возможность того, что «сладостным лебедем» из письма могла быть Мэри Сидни, графиня Пембрук. — Меня передернуло. — И изучить все выводы, которые вытекают из этого предположения. Речь в письме однозначно ведется о первом фолио, что отсылает нас к тысяча шестьсот двадцать третьему году или раньше. Однако если на публикации настаивала графиня — она же лебедь, — то письмо не могло быть написано позднее сентября тысяча шестьсот двадцать первого, когда она умерла от оспы.

— И завещала сыновьям позаботиться об издании фолио, — добавил Бен.

— Что снова возвращает нас к «непревзойденным». — Уиллу и Филу, подумала я. Графу Уильяму Пембруку и Филиппу Монтгомери, который женился на дочери Оксфорда, а потом унаследовал и графство Пембрук, и Уилтон-Хаус. Филиппу, что выстроил комнату, где мы отыскали письмо. Филиппу, который поставил Шекспира сторожить холл своей уилтонской усадьбы.

Впрочем, миссис Квигли Шекспир так и не уберег. У меня перед глазами снова возникло ее распухшее лицо.

Сэр Генри нагнулся над письмом, ощетинив брови. Потом ткнул пальцем в страницу.

— Писавший это знал, что Бен Джонсон сам редактировал свое собрание сочинений. Его фолио вышло в тысяча шестьсот шестнадцатом, в год смерти Шекспира. Значит, возможно, Уилл и есть наш Стратфордский поэт, — сказал сэр Генри. — Может, он написал его в последний год жизни.

Я тряхнула головой:

— Если сладостным лебедем была Мэри Сидни — невозможно.

— Почему?

— Потому что простой сочинитель пьес, независимо от славы, никогда бы не стал писать графине в подобном тоне. Тогда, в ту эпоху, сословия и различия в них очень многое значили. Актеров и драматургов ставили чуть выше сводников и торгашей. В этом письме все твердит о том, что Уилл — кем бы он ни был — приходился лебедю ровней. Простолюдин, особенно обязанный даме, которой он пишет, начал бы с расшаркиваний, как то: «Высокочтимой и наиблагороднейшей госпоже, ее светлости графине Пембрук, сладостному лебедю…» — Тут я осеклась. — Даже подпись посреди страницы о многом говорит. Простолюдину следовало из самоуничижения втиснуть ее в нижний правый угол. И хотя мне это нравится не больше вашего, сэр Генри, если за лебедем скрывалась графиня, то Уильям Шекспир, поэт из Стратфорда, Уиллом быть не мог.

— Тогда кто им был? — спросил он с вызовом.

— Может, это проделки химеры? — произнес Бен, возводя глаза к потолку машины.

Я заглянула в письмо. «Кое-что из воздушных замков, или, как вы их называете, небылиц и безделок, которые некогда создала наша химера» — так там было написано.

Сэр Генри отнял платок от лица.

— Уж не намекаешь ли ты, — угрюмо начал он, — что Шекспир — только четырехсотлетняя фикция, плод слишком бурного воображения?