Элизабет Костова - Похищение лебедя

— Это новый. — Робинсон с удивлением взглянул на книгу. — Подарил Роберт Оливер, когда приезжал второй раз.

Я держал в руках том — дорогостоящий подарок.

— Вы показывали ему фотографию Беатрис?

Он задумался:

— Нет, не думаю. Я бы запомнил. Кроме того, в этом случае он мог и ее украсть.

Мне пришлось согласиться. Я обрадовался, найдя картину Сислея, запомнившуюся в Национальной галерее: женщина уходит по улице между высоких стен, под ногами у нее снег, темнеют ветви деревьев, зимний закат: ошеломляющая работа, даже в репродукции. Подол платья разметался от быстрой походки, вся фигура выражает спешку, по подолу юбки необычный голубой бордюр. Я подал книгу Генри Робинсону:

— Не узнаете?

Он долгие секунды всматривался в картину, покачал головой:

— Вы в самом деле думаете, что есть связь?..

Я принес альбом и положил его рядом. Юбка, несомненно, была та же.

— Вы думаете, эта модель платья была популярной?

Генри Робинсон ухватился за мою ладонь жесткими пальцами, и мне снова вспомнился отец.

— Не думаю. В те времена дамы шили платье у портних по особому заказу.

Я читал пояснительный текст. Альфред Сислей написал картину за два года до смерти, в Гремьере, к западу от своей деревни Марли-ле-Руа.

— Позвольте мне минуту подумать, — попросил я. — И позвольте еще взглянуть на письма.

Генри Робинсон позволил проводить его к своему креслу и неохотно подал мне письма. Нет, я слишком плохо разбирал французский, тем более в рукописи. Надо посмотреть в переводе Зои, когда вернусь в отель. Я жалел, что не принес с собой — мог бы догадаться. Я не сомневался, что Мэри давно уже сообразила бы, небрежно бросив: «Чепуха, Холмс!» Я с досадой вернул ему письма.

— Мсье, я хотел бы позвонить вам сегодня вечером. Вы позволите? Я попытаюсь понять, как связаны фотография и картина Сислея.

— Я тоже подумаю, — благодушно отозвался он. — Не уверен, что это важно, несмотря на сходство платьев, а когда вы доживете до моих лет, то поймете, что в конечном счете это ничего не значит. Теперь же Ивонна ждет нас к обеду.

Мы сидели друг против друга за полированным обеденным столом за очередной закрытой зеленой дверью. И эта комната тоже была увешана картинами и фотографиями в рамках: предвоенный Париж, прозрачные, пронзительные виды: река, Эйфелева башня, люди в темных пальто и в шляпах, незнакомый мне город. Цыпленок с жареным луком был восхитительно вкусным: Ивонна вышла к нам спросить, понравился ли обед, и выпила с нами стакан вина, утирая лоб тыльной стороной ладони.

После обеда у Робинсона был такой усталый вид, что я немедленно стал откланиваться, напомнив, что позвоню.

— И обязательно зайдите попрощаться, — добавил он.

Я проводил его к креслу и посидел еще минуту. Когда я встал, он тоже хотел подняться, но не сумел, и только пожал мне руку. Кажется, он на минуту задремал.

Я уже был в дверях, когда он крикнул мне вслед:

— Я говорил вам, что Од была дочерью Зевса?

Глаза его сияли, молодой человек проглядывал за старческим лицом. Я мог бы предвидеть, подумалось мне, что именно от него услышу то, о чем давно догадывался.

— Да. Благодарю вас, мсье.

Когда я выходил, он уронил голову в ладони.

В узкой комнате отеля я лег на кровать с переводами Зои и нашел нужное место:

Я сама сегодня чувствую небольшую усталость и не могу взяться ни за что, кроме писем, хотя вчера неплохо продвинулась в работе. Я нашла хорошую натурщицу, мою служанку Эсми: она однажды застенчиво призналась мне, когда я спросила, знает ли она ваш любимый Лувесьен, что родом из соседней деревни, Гремьер. Ив говорит, что не следует мучить слуг, заставляя их мне позировать, но где еще я найду такую терпеливую модель?

В лавочке у самого отеля мне удалось купить телефонную карту для звонков в США на двадцать долларов, достаточно, чтобы говорить вдоволь, и дорожную карту Франции. На Лионском вокзале я заметил несколько телефонных будок и прогулялся к ним, с пачкой писем в руках, чувствуя над собой громаду вокзального здания со скульптурами, изъеденными кислотным дождем. На минуту мне захотелось сесть в поезд, услышать свисток и пыхтение паровоза, проехать до станции в мире, который был знаком Беатрис. Но вагоны были прицеплены к обтекаемым локомотивам космического века, и под сводами невнятно разносились объявления об отправлении поездов.

Я присел на первую попавшуюся свободную скамью и развернул карту. Лувесьен стоял к западу от Парижа, если следовать вдоль Сены и по стопам импрессионистов: вчера я видел несколько видов Лувесьена в музее д’Орсе, среди них была и работа Сислея. Я нашел Марли-ле-Руа, где он умер. Между ними точка: Гремьер. Я закрылся в телефонной будке и позвонил Мэри. Дома была середина дня, но занятия у нее могли уже кончиться, возможно, она рисовала или принимала студентов. К моему облегчению, она ответила со второго звонка на мобильный.