Эндрю Клейвен - Час зверя

Спотыкаясь, Нэнси заспешила вперед. Закашлялась, вновь закружилась голова. Глянула назад через плечо. Двое полицейских стоят у дверей больницы, под козырьком. Один из них — тот, «мужской баритон» — наговаривает что-то по рации. Они почему-то не бегут за Нэн. Остались на своем посту. Отпустили ее.

Дорога, огибая забор, сворачивала за угол. Нэнси бежала по ней, стараясь не снижать скорость. Боялась оглянуться: потянет обратно. Ей так хотелось перестать бороться…

Дорожка уходила вверх. Нэнси уже не могла бежать. Она перешла на тяжелую рысцу, понурив голову, движением плеч помогая дыханию. Внизу у реки проносились по федеральному шоссе автомобили. Нэнси казалось, поверх шума моторов она различает отдаленное завывание сирен. Только казалось. Впрочем, ее это не волновало.

Подняв голову, беглянка увидела впереди узкую расселину, которой заканчивалась 29-я улица, зажатая старыми кирпичными стенами больницы. По одну сторону улицы высились колонны, увенчанные траурными урнами.

Нэнси понятия не имела, куда бежит, она просто, пригнув голову, спешила вперед. А эти неотступные голоса: «Восемь часов. Час зверя. Тогда он умрет». Куда ж они делись теперь, когда они так нужны? Притих старый треснутый котелок. Нэнси, все еще задыхаясь, хрипло расхохоталась. Потащилась дальше по аллее, в тени колонн, безликих бетонных урн.

Прислонившись к одному из этих столбов, соскользнула на землю. Осталась сидеть у подножия вновь поднимавшейся вверх улицы. Покачала головой, пытаясь избавиться от ясного осознания всего, что успела натворить. Образы, звуки, слова, даже физические ощущения возвратились, вторглись в нее. Мягкая, нежная улыбка доктора Шенфельда. Зрачки расширились от боли. Поднятое колено врезалось в мягкую плоть между его ног (у вас приступ шизофрении). Волосы-миссис Андерсон зажаты в кулак. Запрокинутое испуганное лицо. Я могу убить вас. Нэнси выронила нож, услышала, как он упал.

Кирпичные стены, высокие узкие окна больничного комплекса. Нэнси прислонилась лбом к холодной колонне, ноги — словно чужие. Над головой, равнодушная, точно сова, урна.

А сирены… сирены все ближе. Судя по звуку, их очень много. Нэнси попыталась вновь рассмеяться, но смех оборвался рыданием. «Я хорошая! — твердила она. — Я же всегда была хорошей».

«Ты такая милашка!» — говорила ей мать.

Наиболее употребительный термин для ряда душевных расстройств, сопровождающихся слуховыми галлюцинациями, устойчивыми представлениями и провалами памяти…

Мама завязывала доченьке волосы цветной ленточкой и приговаривала, какая она. Нэнси верила, что стала красивой. Она ощущала себя красивой.

Воткну и поверну, и ты умрешь прежде, нем успеешь упасть.

Неужели она и вправду это сказала? Тоненьким девичьим голоском? Да, она отчетливо помнит, как ее милый нежный голосок произнес: «Я воткну и поверну…» Что же она за чудовище? Господи, да кто же она? Как ей теперь узнать? Что надобно, чтобы понять, кто ты? Вспомнить прошлое? Увидеть свое лицо в зеркале? Во что я верю? Как меня зовут? Как это распутать?

Час зверя.

Да-да, Час зверя. Нэнси застонала. Приподняла голову зажмурилась, стиснула зубы: держись, держись. Все это — побег из психиатрической клиники; удар, который чуть не лишил доктора его сокровища; нож, воткнутый нянечке в подреберье, — ведь она сделала все это из-за голоса, который звучал в ее голове, из-за слов, значения которых не понимала: час зверя.

Сирены становились все громче. Судя по звуку, полицейские автомобили съезжаются со всех сторон. Из-за спины Нэн выезжают по федеральному шоссе у реки. С севера и юга спешат по Первой авеню. Где-то у входа в узкую улочку они соберутся все вместе. Помчатся со все возрастающей скоростью вокруг автомобильной стоянки. Прорвутся с обеих сторон между кирпичных стен и зажмут Нэнси ухмыляющимися фарами.

«Ладно, — подумала Нэнси. — Пускай. У меня есть оружие. Я очень опасна. Я сошла с ума. Меня надо засадить за решетку Пусть приходят и возьмут меня».

Но она уже приподнималась, уже осматривала улицу впереди, где там полицейские? Тем временем рука нащупывала нож для разрезания бумаг, пальцы сомкнулись на медной рукоятке.

«Не делай этого, Нэнси!» чуть было не крикнула она самой себе. Но она знала, что непременно сделает Она должна.

Глянула на свое запястье: часов нет. Сняли в больнице. На миг ее пронзил ужас, словно маленькая белая молния ударила в застывшую пыль. Нэнси не могла теперь узнать время. А ведь уже поздно. Давно перевалило за пол день Судя по освещению, скоро наступит вечер.