Жан-Кристоф Гранже - Лес мертвецов

И вот они тронулись в путь. Помчались с ветерком. Быстро спускались сумерки. Все вокруг окрасилось в пламенеюще-красные тона. Жанна открыла окно. В воздухе пахло раскаленной землей. Даже небо казалось припорошенным кирпичной пылью. Она не отводила взгляда от тянувшихся мимо возделанных полей. Пшеница. Кукуруза. Сахарный тростник. Здесь была зима. Холод стоял ужасный. И тем не менее Жанна не могла отделаться от впечатления, что здешняя природа, как беременная женщина, готовится к тому, чтобы дать рождение новой жизни.

Они устроились на заднем сиденье. Феро почти сразу заснул. И тут же начал на нее валиться. Каждый раз Жанна осторожно отодвигала его от себя, через ткань рубашки ощущая пальцами хрупкие кости его тела. Мальчик-подросток в школьном автобусе. Ей вспомнилась похожая сцена из романа Франсуазы Саган «Любите ли вы Брамса?». История не слишком юной женщины, влюбившейся в парня моложе себя. Неужели и она докатилась до того же? Нет, чепуха. Нешуточный характер экспедиции — если смотреть правде в глаза, самоубийственной, — излечил ее от чувства неуверенности в себе. Она — следственный судья, и этим все сказано. Она представитель правосудия, у нее холодная голова, и ради исполнения своей миссии она пойдет до конца, не останавливаясь ни перед чем.

Время от времени она отрывалась от созерцания пейзажей и переводила взгляд на водителя, вернее, на его отражение в зеркале заднего вида. Метис: наполовину индеец, наполовину европеец. Человек, в чертах которого запечатлелась история всех аргентинских альянсов. Медленное смешение кровей. Поток миграции. Его лицо можно было читать как карту. Карту времен. С отмеченными на ней победами, битвами, союзами…

Она погрузилась в размышления. Справедливо или нет, но она полагала, что рассказ Тайеба имеет ключевое значение. Во всяком случае, «древняя» гипотеза получала некоторое подтверждение. Архаичный народ. Каннибальский клан. Группа людей, живущих по принципам кровного родства, инцеста и отцеубийства… Скрывающаяся в непроходимой чаще леса. И на протяжении тысячелетий избегающая всяких контактов с «цивилизованным» человечеством.

Самое невероятное обретало черты реальности.

И это невероятное породило монстра по имени Хоакин.

На обочине показалась автозаправка.

После многих километров полного безлюдья пара бензоколонок и обшарпанное зданьице воспринимались как подарок судьбы. Жанна вышла размять ноги и воспользоваться туалетом. К ней снова возвращалось полузабытое ощущение, знакомое по поездкам в Перу, Чили, Аргентину. На этих пустынных землях даже автозаправка — место по определению шумное — окружена ореолом тишины. Как остров, утопающий в тумане. Или алтарь в нимбе святости…

У входа в здание сидели на корточках два индейца — с волосами до плеч и бесстрастными лицами. Проходя мимо них, Жанна уловила смешанный запах свежесрезанной травы и кислого молока. В электрическом свете их кожа блестела как бронзовая. Такие профили выбивали на щитах.

Или вырезали из кактусового дерева. От них исходила скрытая угроза. Особенно от глаз, настолько узких, что они напоминали прорези. Наверное, индейцы вовсе не собирались ее пугать, но все равно пугали.

Один из них держал в руке черный стакан и через железную трубочку потягивал мате. Рядом стоял термос с кипятком. Жанна вспомнила, что северо-восточная область традиционно считается районом, где возделывают траву мате.

— Что это он делает?

К ней подошел Феро — взъерошенный и еще заспанный, с лицом таким же помятым, как его куртка.

— Пьет мате.

— А что это такое?

— Травяной чай. Очень горькая штука. Широко распространен в Аргентине.

Индеец передал трубочку соседу, который все с тем же безучастным видом принялся в свою очередь потягивать напиток.

— Вот так подцепляют герпес! — с брезгливой миной попытался пошутить психиатр.

Жанна все больше склонялась к мнению, что он просто-напросто придурок. Во всяком случае, на просторах Аргентины его мелочность особенно раздражала. Она мысленно попрощалась с индейцами, которые не удостоили их даже беглого взгляда. Она почти физически ощущала огромную пустоту, внутри которой они существуют. Свобода — без имени и без пределов, полное слияние с пейзажем. Никаких подпорок, свойственных буржуазному укладу. Никакого принуждения духа. Они были на «ты» с богами, с бесконечностью бытия.

Единственными границами, которые они признавали, были горизонт и смена времен года.