Жан-Кристоф Гранже - Лес мертвецов

Но больше всего поражала четкость очертаний всего вокруг. Под безоблачным голубым небом каждый предмет казался выкованным из чугуна, словно его вначале раскалили добела, а потом опустили в холодную воду. И лица прохожих, прокаленные солнцем и остуженные ледяным кусачим ветром, напоминали каменные.

Монастырь находился на прилегавшей к площади пешеходной улице. Жанна заплатила таксисту. Феро отныне вел себя так, словно был у нее в гостях. Они вклинились в толпу. Черный от вековой грязи монастырь был втиснут между двумя супермаркетами. На фасаде красовалась огромная афиша:

Насколько помнила Жанна, Пуна и Эль-Чако были названия восточных областей Аргентины. Они подошли к кассе и сообщили, что пришли повидать Даниеля Тайеба.

Их повели по музею. Первый зал был посвящен постоянной экспозиции. Сакральное искусство первых веков испанского владычества. Младенец Иисус из раскрашенного дерева походил на куклу Чаки. Бледные лица Мадонн с длинными распущенными волосами внушали трепет. Статуи длиннобородых иезуитов наводили на мысли о религиозных фанатиках, приносящих себя в жертву. Чаши для причастия, кресты, Библии, белые стихари — целый арсенал орудий сродни земледельческим, чье назначение — взращивать семена веры на новом континенте…

Во втором зале было темно. Выкрашенные оранжевой краской стены. Освещенные изнутри пещеры. В их глубине — обсидиановые наконечники копий. Обтесанные камни. Человеческие черепа. Жанна прочитала таблички возле экспонатов, целиком подтверждающие слова Пенелопы Констансы: самые ранние ископаемые находки насчитывают не больше 10 тысяч лет. Доисторическая эпоха на Американском континенте моложе, чем в остальных местах Земли…

— Это вы — те французы, что меня разыскивают?

В оранжевом полумраке Жанна разглядела невысокого мужчину с бронзовым от загара лицом и фарфоровой улыбкой. Вокруг блестящего, словно натертого воском, лысого черепа серебрился венчик волос. На плече у Даниеля Тайеба покоилась стремянка.

Она едва успела представиться сама и представить Феро, как Тайеб снова заговорил:

— Вам повезло, что вы увидите нашу экспозицию. Здесь у нас самая богатая коллекция ископаемых древностей…

— Мы не археологи.

Тайеб вытаращил глаза:

— Нет?

— Я следственный судья из Парижа, а мой друг — психиатр.

Его глаза раскрылись еще шире. Зрачки без конца меняли цвет — из зеленых становились голубыми, а затем серыми. Как блестящие камешки в калейдоскопе: чуть поверни — и получишь новый узор. Жанна подозревала, что подобное мельтешение связано с образом мыслей — скачущим и стремительным.

— Что привело вас сюда?

— Мы хотели поговорить с вами о Хорхе Де Альмейде. Возможно, его исчезновение связано с делом, над которым мы работаем во Франции. Это дело о нескольких убийствах.

Он изогнулся, словно собирался изобразить танцевальное па:

— Понимаю, понимаю… — По его тону нетрудно было догадаться, что он не понимает ровным счетом ничего.

И тут же, без перехода, решительно отставил в сторону свою стремянку. В руках у него неведомо откуда появилась куртка:

— Пойдемте выпьем по чашке кофе.

Они вернулись на большую площадь. Жанна краем глаза поглядывала на ученого, двигавшегося по городской улице вприскочку, словно привыкший к горам козленок. Судя по всему, Тайеб принадлежал к иудейской общине Тукумана — торговой столице страны, в которой жило немало евреев. На ходу он как будто продолжал вести безмолвный разговор с собственной одеждой — джинсами, клетчатой сорочкой, полотняной курткой. То засовывал руку в карман, то прилаживал на пояс связку ключей, то расправлял складку на сорочке. Делал он это ловко и машинально, очевидно, по въевшейся привычке.

Он привел их в небольшое итальянское кафе под названием «Жокей-клуб». Стойка черного мрамора. Обитые деревянными панелями стены. Светлые столы и стулья. И крепкий аромат жженого кофе.

Они взгромоздились на высокие табуреты возле стойки.

— Ну что ж, — заявил антрополог, сделав заказ на кофе, — Де Альмейда был сумасшедший.

— Почему вы говорите о нем в прошедшем времени?

— Он уехал два месяца назад. И с тех пор ни слуху ни духу. Разве это не ответ на ваш вопрос?

Он говорил с едва уловимым аргентинским акцентом. Словно глотал слова, а потом выпускал сквозь зубы. Его речь была шероховатой, какой-то комковатой, как борозды в окружавших город полях. По мрамору звякнули чашки кофе. Тайеб протянул руку за сахарницей. В крохотную чашечку он опустил три куска сахару. Все его движения были плавными, как у рыбы в воде.