Жан-Кристоф Гранже - Пассажир

Анаис обработала раны духами и забинтовала руки полосами все той же туалетной бумаги. Символично, усмехнулась она про себя: полное дерьмо.

Вернувшись в комнату, она яростно содрала с постели простыню, одеяло и покрывало, скатала все это в ком и бросила на пол. Улики совершенного преступления. И вдруг она замерла. Ей снова слышался голос отца, голос ее ночного кошмара. Те gusta?

Вот почему она уродовала сама себя.

Она мечтала кровью смыть с себя омерзение.

Отрезать себя от собственных корней.

Она села на незапятнанный матрас, прижавшись спиной к стене и обхватив руками колени. И принялась раскачиваться взад-вперед, словно сумасшедший, запертый в палате для буйных.

Она молилась. Тихим голосом, по-испански. Смотрела в одну точку и, не прекращая раскачиваться, бездумно повторяла:

В 7.30 раздался звонок. Все в столовую! Быстрее, быстрее!

Януш пошел вместе с остальными. После эпизода в туалете ему оказали первую помощь. Дали таблетку имодиума, остановившую понос. Выслушали его свидетельство. Он приуменьшил значение события, сведя нападение к стычке с другими бомжами. Но дежурные ему не поверили. Они подозревали румын. Януш поклялся, что это были не они. Его отправили досыпать, пообещав, что завтра утром пригласят к директору для более подробного рассказа. По всей видимости, в присутствии полиции. Он улегся, но уснуть больше не смог. Убийцы в фирменных костюмах. Трубный зажим. Глушитель на пистолете. Как они его вычислили? Следили за ним от самого Биаррица? Получили наводку из ночлежки? Но кто его выдал?

Эта ночь принесла ему хотя бы один ответ на его многочисленные вопросы. После покушения в Гетари он еще сомневался, что и ему угрожает опасность. Но теперь дело прояснилось. Он в списке на уничтожение.

Януш решил, что удерет рано утром, так сказать, по-английски, не прощаясь. Допрос полицейских ему ни к чему. Он пока не собирался возобновлять контакт с цивилизованным миром, особенно с полицией. В комиссариаты наверняка успели разослать его фотографию. А также в благотворительные заведения вроде этой ночлежки и бесплатных столовых, где следовало ожидать его появления. Выходит, надо смываться. И поскорее.

Но ворота ночлежки отпирали только в половине девятого. Он задумчиво сидел над чашкой кофе с куском хлеба, когда в столовой поднялась суматоха. Его сосед по столу вдруг начал дрожать. За ним затрясся еще один, сидевший через три стола. И еще один, за соседним столом. На всех присутствующих в столовой одновременно напала трясучка.

Януш догадался, в чем дело. Эти мужчины и женщины больше восьми часов подряд не брали в рот спиртного. Им не нужен был кофе с тостами. Им требовалось вино. Некоторые из них вцепились в свои чашки. Другие содрогались в конвульсиях, отчего ножки стульев выбивали по полу дробь.

В клинике Пьера Жане подобранные ночью бездомные по утрам демонстрировали точно те же симптомы. Каждая их жила жаждала алкоголя, заставляя тело извиваться в судорогах. Остальные над ними смеялись. И издевательски называли эту тряску «дрожементом».

Януш огляделся. Примерно половина столовой содрогалась от спазмов. Вторая половина хохотала, повторяя: «Дрожемент! Дрожемент!» Януш взял свой поднос и поднялся. Коллективный приступ эпилепсии с минуты на минуту привлечет сюда большинство сотрудников ночлежки. Идеальный момент, чтобы исчезнуть.

Он ставил грязную чашку на стойку, когда его окликнул незнакомый голос:

— Жанно?

Януш обернулся. Перед ним стоял коротышка в черной вязаной шапке и пуховике, подпоясанном простой веревкой. В глазах сиял огонек узнавания. Это было чудо, на которое он уже перестал надеяться.

— Жанно, неужто ты?

— Меня зовут Януш.

— Ну да, я и говорю. Жанно. — Мужчина рассмеялся. — Тебе чего, совсем крышу снесло?

Януш промолчал. Он не помнил этого человека.

— Шампунь, — продолжил тот.

И сдернул с головы шапку, обнажив совершенно лысый череп.

— Шампунь, — повторил он и поскреб голову. — Не, серьезно, ты спятил, да? Чего ты сюда опять приперся?

— А почему мне нельзя?

— Блин, да ты, видать, совсем упился…

— А я много пью?

— Как бочка. Которая без дна.

— Так почему мне сюда нельзя?

— Из-за легавых, почему же еще? И из-за всего остального.