Дмитрий Москвичёв - Мёртвые люди

- Ты - ничего!

Неправда. Я пишу чужие слова только потому, что и они - мои. Это стоило признать. Так легче. Да, да. С того самого момента, с того самого поезда, стыки рельс как удары сердца, - да, да - я понял, что человек - нечто большее... Пожалуй, именно на этом слове и следует остановиться, ведь любое продолжение неминуемо уменьшит его.

- Когда ты пытаешься написать что-то дельное, мне хочется отрубить тебе еще и руки. Беспомощный калека! Только и можешь марать бумагу. Лучше опиши нового своего друга. Правда, какой же он тебе друг, ты же ни с кем теперь не разговариваешь. И про меня не забудь.

Вся беда в том, что я ничего не забыл. Именно! Сейчас это была своевременно «чужая» мысль! Каждому хочется видеть в ничего не значащих случайностях знаки судьбы. Это придает сил двигаться дальше, даже когда двигаться некуда. В самом деле: обманывать себя - защитный механизм от того, чтобы не сойти с ума, не лишиться последних остатков разума. Но мне можно. Я уже официально сумасшедший. И мне даже комфортно ощущать себя в этой «должности».

На днях, в соседнюю палату, там, где раньше все время отчаянно выл дезоморфинщик, которого медсестры в шутку прозвали «крокодилом Геной» (просто имя у него такое было - Гена), и который недавно умер, догнив наконец окончательно... ммм... а всего-то хотел, наверное, уйти от скуки. То есть, что значит «уйти от скуки»? Жизнь в ярких красках? Ощущение чего? Надо было у него спросить... То есть туда и попал новенький (или новенькая?). Все-таки надо было спросить...

Теперь там сидит человечишко. Анорексичное, с синими, набухшими венами. Когда-то оно выступало со сцены, его любили, ждали, дождавшись аплодировали, а потом, потея от возбуждения и отрыгивая алкогольные пары, лапали официанток, проносящих мимо запахи... как пахнут официантки? Мне кажется, у них нет своего запаха. Впрочем, я опять отвлекся.

Эти, вечно уставшие, в белых накрахмаленных шапочках, говорят, что он оскопил себя прямо во время выступления. Что-то с ним стало. Отмахнул свой инструмент под корень обычным кухонным ножом на глазах у жрущей публики и кричал. Кричал, что он - порочная святая дева Мария Магдалина. То ли отчаянно пытаясь стать женщиной, то ли пытаясь оградить себя от порока... Еле спасли. Говорят, крови было... травести-шоу, от безысходности щедро напитанное горячим. «Деве» некуда было деться. Порхающий в женском одеянии трансвестит уже не мог существовать за пределами маленького освещенного пятачка сцены. Мария принесла себя в жертву. Зачем?

Сумасшествие теперь не отличить от обыденности. Я знаю - теперь - крайняя форма жизни. У всего должны быть свои пределы. Свой отдельный пятачок света, за который никому - ни-ни... Когда все, пусть и не решительно, допускают всё, когда не важно «кто я?», но больше «как я выгляжу?», то есть я хотел сказать, по большому счету, будущее есть только тогда, когда оно еще не вылеплено. Тогда есть выбор. Разумеется все понимают, что это самое главное - выбор. И идут в супермаркет, чтобы ощутить себя Богом.

Мне кажется, я всегда помнил об этом, только не говорил вслух. А это очень важно. Очень важно хоть раз в жизни услышать самого себя. Почему-то пришло в голову сравнение с певцами, выступающими перед толпой поклонников. Ведь они, эти самые артисты, практически не слышат себя и не видят тех, кому поют, так как весь свет направлен на сцену. Вот так и стоят: слепые и глухие...

- Ты снова отвлекся, бестолочь!

...открывают рот, напрягают голосовые связки, играют свою роль. А вокруг темнота. И что там, за ней?

Вернувшись домой, Витя прошел, не разувшись, в комнату, сел за стол и закурил. На полу остались грязные следы. К потолку потянулись ядовитые барашки сигаретного дыма. «Да плевать... разве это важно... - думал Витя, еще прошлой ночью натиравший полы до блеска, - Эту затхлость все равно уже ничем не вывести. Сгнившее не оживает.»

Он открыл ноутбук, встал и прошел на кухню - включил телевизор. Сделал погромче. Открыл настежь окна, чтобы в застоявшуюся квартиру проникли звуки улицы. Сейчас это было чрезвычайно невыносимо - чувствовать тишину.

Роняя пепел на клавиатуру, набрал пароль доступа к социальной сети, проверил сообщения: новых - ни одного. Проверил почту: кипа неосязаемых писем с предложениями легкого заработка - спам. Тоже ничего. Прислушался. Бормотанье телевизора, бьющий по карнизу дождь, оконная рама невыносимо скрипит от каждого дуновения ветра. «Все не так...» - решил вдруг Витя, схватился за края стола и перетащил его к раскрытому окну. На старом паркетном полу остались свежие, белеющие борозды от громоздких дубовых ножек, сделанной еще при Советах мебели. «Тут ему самое место. Должен быть свет. Это должно быть естественно». Но света уже почти не было. По-осеннему быстро, комнату охватил сумрак.