Майкл Маршалл - Измененный

Она ждала, а он не приехал.

Я был молод и плохо разбирался в устройстве мира, но понимал, что это гадко и неправильно и терпеть такое нельзя. Я стоял под окном минут десять, замерзнув так, что даже не мог дрожать, и не знал, как все исправить.

Затем я развернулся и пошел домой. Войдя в притихший домик, осмотрелся, пытаясь понять, что у меня имеется. Я знал, что будет не много, едва ли достаточно, но другого все равно не было.

В шесть утра я вернулся на ее улицу и подошел к окну. Стефани так и спала, сидя за столом. Я тихонько постучал в стекло. Она проснулась. Поглядела в окно, увидела меня, и разочарование лишь на мгновенье отразилось на ее лице. Я жестом позвал ее.

Стефани подошла и подняла раму.

— Он не приехал.

— Зато я здесь.

— Что на тебе надето?

На мне были черные джинсы (к несчастью, единственные, порванные на колене), белая рубашка, позаимствованная у одного из соседей по дому, помятый черный пиджак, взятый у другого; кроме того, имелся галстук, который я сделал полчаса назад из обрезка черной футболки.

— От Армани, — сказал я. — Честное слово. Сам подписал фломастером.

Она попыталась улыбнуться.

— Идем, — предложил я.

Стефани выбралась из окна. Я взял ее за руку и повел по улице. Было еще совсем темно, и, когда мы вышли на Мейн-стрит, ничего не работало, кроме того заведения, куда мы направлялись. Я чувствовал себя глуповато и понимал, что все может закончиться плохо, а еще понимал, что это лучшее из возможного и я люблю эту девушку настолько, что готов показаться дураком.

Наконец мы остановились перед рестораном.

— Билл, зачем мы пришли… сюда?

— Затем, что у нас заказан столик, — сказал я.

И повел ее к двери. В «Макдоналдсе» было пустынно, хотя фактически он был открыт. Горела лишь половина огней. Бледнолицый продавец стоял за одной из касс, зевая во весь рот.

— Билл…

— Тс, — прошептал я.

Из боковой двери вышел менеджер, парень по имени Дерек, студент старшего курса, обдолбыш, с которым я работал на предыдущем месте, задолжавший мне за тот миллион раз, когда я покрывал его прогулы. Я позвонил ему в четыре утра, и сначала тот был вне себя от злости, но в итоге согласился помочь.

— Мэм, — произнес Дерек хрипло, как будто с большого похмелья. Откашлялся и попробовал еще разок: — Мэм, ваш столик ждет вас.

Он жестом пригласил нас, Стефани обернулась и увидела столик у окна с двумя горящими свечами на нем. Свечи я нашел под раковиной в доме. Понятия не имею, сколько лет они там пролежали, к тому же одна оказалась на три дюйма короче другой. Они стояли в двух винных бокалах, которые я нашел там же. Лежали столовые приборы, тоже из студенческого домика, слегка погнутые и потускневшие.

Мы подошли к столу и сели друг против друга. Дерек принес еду. Мы ели, разговаривали. И когда Дереку пришлось открыть ресторан для других посетителей, он включил свет и фоновую музыку. Первой оказалась песня Шанайи Твейн «Ты до сих пор единственный» — просто именно так устроен мир. И Стефани наконец-то рассмеялась. Был день после ее дня рождения, и все было хорошо.

Вот так мы завтракали в «Макдоналдсе».

В те времена, когда я был самим собой.

Я не заметил, когда дождь прекратился. До меня просто медленно дошло, что он больше не идет. Я позвонил в больницу; мне сказали, что Стефани спит и все показатели стабильные. Я хотел развернуться и сразу же поехать назад, ждать, сидя у ее постели, желая, чтобы она поправилась, но понимал, что в данный момент обязан сделать кое-что еще.

Я вписался в медленный после ливня поток машин и поехал на Лонгбот-Ки.

Уорнер снова в кресле, но сей раз это не тяжелое деревянное кресло, а мягкое и удобное. Он понятия не имеет, где оно стоит, но ему очень тепло. Он обливается потом, хотя полностью раздет, и чувствует, что окутан запахом собственного тела, словно облаком. Дэвид видит рану у себя на бедре, и выглядит та кошмарно — искромсанное мясо, оставленное протухать на жаре. Ему что-то дали — много чего, чтобы заглушить боль. Лекарства действуют. Боль уселась в самолет и улетела на другой конец света первым классом. У него нигде ничего не болит, хотя несчастные сломанные пальцы по-прежнему не действуют. Он чувствует себя великолепно. Изумительно. Он просто в полной гармонии с миром, и мир прекрасен.