Майкл Маршалл - Измененный

В конце концов голова окончательно затуманилась.

Помню, как из такси позвонили и сказали, что водитель то ли поломался, то ли его похитили, то ли еще что, но они вышлют другого. Помню, была открыта еще бутылка дешевого вина. Помню, как снова звонил по всем телефонам, где могла оказаться Стеф. Помню — бог знает, с какой целью, — делился своими планами подняться по социальной лестнице. Наверное, надеялся, что Кэсс одобрит, а мне теперь стало важно, что она думает обо мне. Та, по-видимому, понимала, что мои честолюбивые замыслы не превратили меня в дьявола во плоти.

Помню, ее телефон звякнул, она посмотрела на экран и не ответила. Я спросил ее, не такси ли приехало. Она сказала: нет, это Кевин.

— А ты ему нравишься, — сказал я. Я надрался до такой степени, что вообразил себя добрым дядюшкой, умудренным жизненным опытом. — На самом деле, ты ему очень нравишься.

— Я знаю. Но из этого ничего не выйдет.

— Не хочешь с ним разговаривать?

— Не сейчас, — сказала она, снова усаживаясь рядом со мной, кажется, немного ближе, чем раньше.

Я помню — но это уже только отрывками, вспышками, возникающими и гаснущими, как будто в памяти вдруг замельтешил стробоскоп, — что в какой-то момент Кассандра привалилась ко мне; помню, смотрел, как она затягивается сигаретой, но смотрел не на ее руку, а на два маленьких светлых полукружья под кистью.

— Мистер Мур… ты заглядываешь мне в вырез?

— Извини, — сказал я.

Она посмотрела на меня, улыбаясь.

— Ничего страшного.

— На самом деле я не имел в виду…

— Думаешь, я тебе откажу?

— Я… женат. И гораздо старше.

— Верно и то и другое. Но я тоже на самом деле не ребенок. Я сама принимаю решения и все такое.

— Я знаю, — сказал я, хотя и чувствовал себя настоящим стариком, крепко обнял Кэсс за плечи, чтобы показать, что воспринимаю ее всерьез.

Потом мы уже почти не разговаривали. Я сидел, наслаждаясь дымом от ее сигареты, теплом ее тела у меня под рукой, а в голове делалось все темнее и темнее; ее дыхание стало размеренным, и в итоге она заснула.

Я так и сидел, обхватив ее почти невесомое тело — ось, на которой в тот миг держался мир.

Прошло немного времени, Кэсс проснулась, сонно улыбнулась мне и встала с пола. Подошла к двери в спальню, остановилась на мгновенье, чтобы обернуться и посмотреть на меня.

Я снова провалился в сон, в какой-то момент очнулся, понял, что лежу на полу, а передо мной пачка ее сигарет. Подчиняясь первому импульсу, я взял сигарету, прикурил и жадно затянулся. Не помню, было мне приятно или нет, не помню даже, докурил ли до конца.

В два ночи Хантер вошел в спящий жилой комплекс и открыл дверь квартиры на втором этаже. Все здесь выглядело точно так, как он и оставил. Он подошел к креслу, опустился в него и какое-то время сидел в темноте. Вокруг тишина. Все в этот час спали. За раздвижными дверьми в глубине гостиной он видел теннисные корты. В одном из домов напротив горел свет, но был тусклым — какой-то ночник, который успокоит ребенка и поможет ему (или ей) дойти ночью до уборной. Хантер наблюдал десять минут, но так никого и не увидел. Гипотетический ребенок спит, ни о чем не подозревая.

Хантер обернулся, чтобы оглядеть комнату. На стене висел холст. К нему были приклеены кусочки кораллов, водоросли и несколько ракушек. В темноте те похожи на чернильные кляксы. Интересно, как давно Хейзел Уилкинс создала это панно, откровенно и без истерик воссоздающее мир, в котором она жила, отказавшись от того телешоу, какое продолжало разыгрываться на заднем плане. Эти обитатели океана, некогда живые и подвижные, а теперь застывшие, как будто отрицали саму мысль о переменах, о возможности продолжения, и крошили мир на бесконечные обломки настоящего момента.

Они здесь.

Они все еще здесь.

И он тоже. Хантер закрыл глаза, и перед его мысленным взором всплыла шумная картинка, наполненная движением. Он немного наклонил голову вперед и уронил ее на руки.

Он стоял над телом на полу спальни. Сюда она убежала, спасаясь. Он не вполне точно знает, что делать дальше. Перешагнул через тело и подошел к шкафу, открывая дверцы. Из недр шкафа повеяло духами, оставшимися от прежних дней. Платья, блузки, жакеты висели ровным рядом. Их было довольно много, некоторые даже тесно прижимались к соседям, но ему казалось, что даже если бы он развез их по разным городам страны или мира, они все равно не были бы отдалены друг от друга сильнее, чем сейчас.

Хантер никогда не был виновен в чьей-либо смерти, во всяком случае, непосредственно. И если бы это была не Хейзел Уилкинс, он бы, наверное, даже решил, что все сложилось довольно удачно. Но он собственными руками сломал ей шею, и от этого ему нехорошо.