Эрик Ластбадер - Шань

— И именно поэтому вы бы сейчас с большим удовольствием огрели меня чем-нибудь тяжелым по голове, не так ли, тай-пэнь? — Блустоун медленно поднял голову и уставился прямо в глаза собеседнику. — Однако я бы посоветовал вам вести себя поосторожней.

— Это угроза? Вы полагаете, что можете испугать меня?

— Надо быть полным идиотом, — отозвался Блустоун с некоторой резкостью в голосе, — чтобы не испугаться перед лицом перспективы потерять всю свою империю без остатка.

— Теперь мне ясно, зачем вы явились сюда, — заявил Сойер, поднимаясь с кресла и терпя еще одно поражение в схватке с Блустоуном. Он почувствовал, что физически не в состоянии взирать на царственную осанку англичанина снизу вверх. — Вы пришли, чтобы позлорадствовать. Вы думаете, что уже победили, что “Общеазиатская” уже принадлежит вам?

— А разве нет?

— Конечно, нет, — твердо ответил Сойер. Блустоун подошел к столу и, наклонившись вперед, навис над ним, похожий на хищную птицу.

— Уже сейчас у нас в кармане тридцать восемь процентов акций “Общеазиатской”. Только за сегодняшний день мы приобрели восемь процентов. Курс акций падает все ниже, а наши брокеры завалены предложениями об их покупке по той цене, которую мы предлагаем и которая превышает на добрых десять процентов текущую цену на бирже. Неужели ты полагаешь, что способен остановить лавину, неотвратимо набирающую ход?

— Убирайся из моего офиса! — взорвался Сойер. Его щеки пылали от гнева. Столь открыто проявлять свои чувства означало еще больше уронить достоинство тай-пэня, но Эндрю уже было все равно.

Блустоун, словно пребывая в задумчивости, обвел взглядом громадный кабинет.

— Я всегда мечтал заполучить этот кабинет, как, впрочем, и все здание. Его месторасположение выбрано как нельзя более удачно.

— Это здание принадлежит мне! — рявкнул Сойер. — И до тех пор, пока это так, я запрещаю тебе появляться здесь!

Он поднял трубку телефона и срочно вызвал охрану.

— Ну что ж, до тех пор, пока оно принадлежит тебе, это твое право. — Блустоун с размаху поставил бокал на стопку бумаг в центре стола. — Однако мы оба знаем, что тебе недолго осталось пользоваться этим правом. — Он поднес палец к губам и задумчиво промолвил. — Знаешь, мне кажется, что я знаю, как переделать кабинет, чтобы усилить потрясающее впечатление от этого восхитительного вида.

В этот момент в кабинете появились два вооруженных охранника. Увидев их, Блустоун сказал:

— Ладно, я вижу вы заняты, тай-пэнь. У меня тоже немало работы. — Он поднял руки. — Все это требует возмещения, сами понимаете, задача не из легких. Поэтому, надеюсь, вы извините меня.

С этими словами он быстро скрылся за дверью.

— Сэр? — вопросительно промолвил старший из охранников.

— Ничего, — ответил Эндрю Сойер, закрыв лицо руками. — К сожалению, вы ничего не можете сделать.

Когда Олег Малюта вызвал ее к себе в кабинет, Даниэла охотно отправилась к нему. Теперь, когда она наконец освоилась в игре, навязанной им, когда ей удалось просунуть нож в щель между стальными пластинами доспехов Малюты и нащупать его слабые места, она больше не испытывала былого ужаса перед ним.

Образ чудовищного исполина, превосходящего могуществом и коварством человеческое разумение, померк в ее сознании.

Однако она ни на мгновение не забывала про оставшийся в его владении пистолет с отпечатками ее пальцев. Про снимки с изображением ее заплаканного лица, сделанные Малютой в ту ночь, когда он поймал ее в ловушку, вынудив убить Алексея. И, самое главное, про фотографии, запечатлевшие ее в объятиях Михаила Карелина и унижавшие ее любовь — то, чем она сейчас дорожила больше всего на свете.

Их надо уничтожить во что бы то ни стало, — размышляла она. — Они не имеют право на существование, ибо являются святотатством по отношению к Богу и нашему чувству. Эти фотографии не могли идти ни в какое сравнение с обычной порнографией: непристойные сцены в журналах или на экране не несут истинного чувства, возникающего между партнерами в реальной жизни. Для того, чтобы оживить их, зрителю или читателю необходимо включить в работу собственное воображение. В крайнем случае, они могут вызывать брезгливое отношение, в то время как снимки, на которых обнаженные тела Даниэлы и Карелина сплетались в страстных объятиях, производили поистине потрясающее впечатление, бесстыдно выставляя на всеобщее обозрение нечто большее, чем человеческую плоть.