Эрик Ластбадер - Сирены

Она сопротивлялась Рубенсу, старавшемуся поскорей затащить ее внутрь так, чтобы по мере продвижения наверх, оставаться на расстоянии вытянутой руки от передней шеренги людей, изо всех сил старавшихся прикоснуться к ней, сказать ей что-то, поцеловать ее. Одной ее улыбки, обращенной к ним, было достаточно, чтобы они продвигались выше, за ней следом. Какой-то человек, оступившись, упал, но тут же поднялся.

Когда Дайна и Рубенс достигли первой стеклянной двери, толкотня и давка в толпе усилились. Публика, понимая, что время, отведенное ей, подходит к концу, нахлынула на ограждения, точно приливная волна.

Кто-то, протянув руку, умудрился схватить Дайну за запястье и потянуть на себя с такой силой, что она чуть было не упала. Рубенс, подхватив ее, потащил прочь. Громкий свист толпы смешался с пронзительным воем полицейских сирен, прорезавшихся сквозь оглушительный шум.

Появившиеся полицейские с трудом пробивались сквозь скопление людей, распихивая их в стороны, держа наготове Дубинки. Построившись клином, они разделили толпу на две половины. Кто-то закричал от боли или ярости. В этот момент первые блюстители порядка уже добрались до Рубенса и Дайны и буквально протолкнули их сквозь первую дверь.

Один из полицейских также протиснулся внутрь, а двое других стали по бокам у входа. Остальные рассыпались веером по верхним ступенькам лестницы. Еще несколько машин с подкреплением с воем и блеском огней подъехали к зданию, и из-за угла вырулил фургон.

— С вами все в порядке, мисс Уитней? — осведомился у Дайны молодой светловолосый и широкоплечий полицейский с твердым и решительным взглядом голубых глаз.

— Кажется да, — ответила она.

Фургон остановился; его задняя дверца распахнулась.

— А вы, мистер Рубенс?

Полицейские посыпались из фургона, как горошины из мешка, однако с исчезновением Дайны за дверью, толпа выдохлась и подалась назад сама.

— Да, да, — с отвращением сказал Рубенс. Он провел ладонями по смокингу и брюкам. — Где, черт побери, вы были, ребята?

— Извините, мистер Рубенс, — отозвался полицейский, впрочем явно не испытывавший ничего даже отдаленно напоминающего раскаяние. Он говорил таким тоном, точно хотел сказать: «Если бы вы не были тем, кто вы есть, то я бы просто посоветовал вам не совать нос не в свое дело». — Мы прибыли как только смогли. Никто не ожидал ничего подобного. — Он сделал неопределенный жест рукой. — Я имею в виду, что мы ведь не в Нью-Йорке. — Он отошел от двери, вынимая на ходу блокнот из заднего кармана и, щелкнув ручкой, спросил. — Простите. Мисс Уитней... вы не могли бы? — Он протянул ручку и блокнот Дайне, и та, улыбаясь, расписалась.

— Все в порядке. — Она улыбнулась ему. — Вы прибыли как раз вовремя. — В это время он был готов пройти сквозь стеклянный лист, если бы она попросила его об этом. — Может быть, вы подождете где-нибудь поблизости, пока церемония награждения завершится, и проводите нас домой.

— Эй, Майк, — произнес другой полицейский. — Я не знаю...

— Позвоним и уладим все, — оборвал его Майк, не оборачиваясь, и более мягким тоном добавил. — Мы были бы счастливы, мисс Уитней, оказать вам эту услугу. — Он забрал блокнот и ручку из ее рук. — Когда вы выйдете, просто оглянитесь по сторонам: мы будем неподалеку.

— Спасибо, Майк. Мистер Рубенс и я будем вам признательны. — Она ухитрилась сделать такой акцент на слове "я", что все остальные померкли. Развернувшись, она взяла Рубенса под локоть.

— О, мисс Уитней!

— Да?

— Удачи вам сегодня вечером. Мы будем болеть за вас.

— Спасибо, Майк. Это очень мило с вашей стороны.

Краска залила щеки полицейского, и он поспешно отвернулся.

Дайна и Рубенс прошли сквозь вторую стеклянную дверь в вестибюле и, едва перешагнув через порог, она увидела его.

Он быстро приблизился, высоко задрав темное ястребиное лицо. Он был в смокинге, сидевшем на нем так, что по всей вероятности, он одолжил его в последнюю минуту. В его черных волосах, куда более длинных, чем прежде, и окладистой бороде виднелись серебристые нити. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как она вышвырнула его из своего дома.

— Я ждал этого момента. — Его голос был прежним. В нем сохранился металлический оттенок, из-за которого фразы казались обрезанными и чужими. Это было одно из качеств, делавших его таким хорошим публичным оратором. Он чувствовал себя неуютно в смокинге и беспрестанно вертел уже натертой шеей.

— Рубенс, это Марк Нэсситер. Они проигнорировали друг друга с таким видом, точно являлись заклятыми, кровными врагами.