Ким каблуком ударил русского в подъем ноги и, повернув бедро, вывел правое плечо, увеличивая крутящий момент, необходимый для нанесения смертельного удара.
Подготовка противника оказалась значительно выше, чем можно было предположить, и он сумел блокировать смертельный нуките . Правда, блок стоил ему перелома запястья: лицо русского на мгновение побелело от боли. Почти сразу же оправившись от удара, он снова бросился в атаку, забыв о ставшем бесполезным теперь пистолете.
Ким радовался возможности физического контакта: удары и движения были его способом самовыражения. Он упивался боем, оттягивая момент своей безусловной победы как можно дальше. Почувствовав, что такой момент настал, Ким чуть согнул напряженные пальцы правой руки и, поставив кисть вертикально, одним коротким движением пропорол противнику живот чуть ниже точки, где смыкаются «плавающие» ребра.
Удар был настолько силен, что оторвал русского от пола — глаза его удивленно открылись, рот застыл в форме буквы "О": удар разорвал кожу, кровеносные сосуды и проник во внутренние органы.
Ким рывком двинул кисть вверх, нащупал сердце и сжал его в своем железном кулаке: русский умер стоя, рухнув затем в сточную канаву под фарфоровыми писсуарами.
Ким быстро впихнул мертвое тело в одну из пустых кабинок и усадил на унитаз. Кровь хлестала во все стороны, и Ким тщательно очистил у умывальника свою одежду. Убедившись, что поза русского не вызывает подозрений, он снова подошел к умывальнику и окончательно привел себя в порядок. Он уже вытирал руки, когда в туалет вломились два подвыпивших техасца, — один из них рассказывал приятелю скабрезный анекдот. Ким еле сдержался, чтобы не плюнуть им на ботинки. Бросив последний взгляд в зеркало, он вышел.
Сев напротив «Валькирии», Ким улыбнулся:
— Я расскажу вам, в чем суть сделки, — он не обращал внимания на удивленно приподнятые брови русского. — Я нейтрализовал вашу команду, теперь вы играете в одиночку. Такого в вашей практике еще не случалось. Советская тайная полиция привыкла окружать своих резидентов всевозможными подонками, которые собирают информацию для него где только можно, — Ким по-прежнему улыбался, но взгляд его стал жестким. — Любопытно будет взглянуть, как вы умеете импровизировать.
— Вы серьезный противник, — на лице «Валькирии» появилась кислая улыбка, — однако малокалиберный пистолет, который я держу под столом на уровне вашего желудка, вне всякого сомнения, нейтрализует даже такого.
— Да? И вы пристрелите меня в общественном месте?
— Не забывайте о глушителях с воздушным охлаждением: все решат, что я не умею себя вести и громко испортил воздух. Не более того.
Внешне «Валькирия» был совершенно спокоен, но внутри у него все кипело, он хотел как можно быстрее покончить с этим делом: чем скорее я уничтожу этого паршивого вьетнамца, тем лучше, думал он.
— А когда вы упадете лицом на стол, — продолжал он, — все подумают, что азиатский господин выпил лишнего. В этом нет ничего удивительного, он же пил русскую водку, — он сокрушенно покачал головой. — Вам не следовало заказывать такой крепкий коктейль.
Он все еще улыбался, когда тонкая стальная игла с повисшей на конце каплей синтетического яда кураре впилась ему в живот. И поскольку в этом месте сосредоточено множество нервных окончаний, расходящихся ко всем внутренним органам, у него не было даже доли секунды, чтобы спустить курок. Мгновенно действующий яд парализовал его нервную систему, сердце его потеряло способность сокращаться, и Михаил Иванович Федоров прекратил свое существование в качестве живого человека.
Ким перезарядил трубку с мощной пружиной, которая располагалась у него в левом рукаве, расплатился за выпивку и, не торопясь, покинул бар.
Вернувшись в «Хилтон», он позвонил в управление полиции Далласа и сообщил, где они могут найти высокопоставленного офицера советского КГБ, уже, правда, мертвого. Он произнес только одну эту фразу. Имени своего, он, естественно, не назвал.
Он вышел из телефонной будки в вестибюле и прямиком отправился к себе в номер. Спать. Завтра полно рейсов, улететь можно любым. Забросив руки за голову, он лег поверх одеяла и невидящим взглядом уставился в потолок. В пробивающемся между занавесями свете обнаженное тело его блестело, словно натертое кремом для загара.
Как бы он хотел, чтобы Ту вел другой образ жизни! Кроме него у Кима больше не было родных. Пропасть между ними ширилась, словно Ту уже не был его братом — так, знакомый, неприятностям которого можно посочувствовать, но не более того. Вот и хорошо, думал он. Останусь совсем один. Хорошо, потому что теперь он превращался в единственное на земле орудие мести за семью. Мысленно он вновь оказался в ночном Пномпене, когда он с девушкой пил вино. Вернувшись домой, он увидел, что их прекрасная вилла объята пламенем.
Читать дальше