Эрик Ластбадер - Черное сердце

То, что он надеялся найти, в досье не было. «Операцию Султан» благополучно похоронили, от нее остались лишь обрывочные сведения, пыль времен — все это можно было считать не имеющим ни малейшей ценности, особенно учитывая информацию, полученную в Гонконге.

Он захлопнул папку и поднял глаза на Директора. Взгляды их встретились. Как две рапиры, мелькнула мысль. Трейси подошел к столу Директора и передал ему досье:

— Спасибо. К сожалению, этим не удастся воспользоваться.

— Хотел бы я знать, что ты задумал.

Трейси потер воспаленные глаза:

— Я тоже.

— Извини, но мне придется ненадолго выйти. Ты же знаешь, при сдаче досье в архив требуется присутствие офицера, который его заказывал, — он сделал жест рукой. — Отдохни пока меня не будет. Судя по твоей физиономии, тебе это не повредит.

Дверь плавно закрылась, Трейси остался один в огромном кабинете. Он медленно, без всякой цели обошел резной стол Директора и сел в вертящееся кожаное кресло. Закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов. Прана.

Макоумер. За всем этим стоял Макоумер. Да, но как же убийства? Джон и Мойра. Неужели, тоже он? Этого я не знаю. Я всего лишь почувствовал... что-то. Из подсознания мелкими прозрачными пузырьками всплывали слова Мойры: «Я не могу объяснить это словами».

Что «это»?

Может, она видела Макоумера? Трейси знал, что Макоумер способен на убийство: он сам был свидетелем, как тот проделывал это много раз, причем по-варварски, в джунглях Камбоджи. Неужели это он всадил иглу в шею Джону? Что знает Макоумер о японских способах тайного бесшумного убийства? А ведь Мойра была забита до смерти. Ну конечно же, жертв подобного рода убийств он видел часто, очень часто: красные кхмеры любили в назидание своим политическим противникам оставлять в местах своей дислокации изувеченные трупы пленных.

Нет, решил Трейси, я слишком большое внимание уделяю самим убийствам, а не методам, которыми они были совершены. Итак, в чем же дело? Что он упустил и продолжает упускать? Думай, черт побери, приказал он себе. И снова безрезультатно.

Повинуясь внутреннему импульсу, он сорвал трубку и набрал номер внутренней информационной службы.

— Оператор слушает.

— Это Мама.

— Мама! — возбужденный радостный голос звенел в трубке. — Это действительно ты? Вернулся в родное стойло?

— Стейн?

— Он самый.

— А почему ты здесь? Охраняешь крепость?

— От активной агентурной работы я отошел два года назад. Так что теперь я либо здесь, либо в Майнзе. Жаль было расставаться с оперативной работой.

— Рад слышать твой голос. Господи, сколько же лет прошло! Трейси отлично помнил Стейна: мощный, великолепно сложенный экземпляр, с отменной реакцией и безукоризненной логикой. В Майнзе он учился на том же курсе, что и Трейси, хотя и был на двенадцать лет старше. Их вместе направили в Бан Me Туот, они вместе участвовали в нескольких операциях на границе с Камбоджей. Стейн оказался одним из самых мужественных и смелых напарников, с которыми когда-либо Трейси приходилось работать.

— Надо бы как-нибудь встретиться и выпить, — мечтательно протянул Трейси.

— Это было бы здорово! Знаешь, я ведь хотел написать тебе в Нью-Йорк, и вот, пожалуйста, ты собственной персоной! Теперь я могу лично выразить тебе свои соболезнования. Мне правда очень жаль. Мама.

Трейси внутренне напрягся:

— Жаль что?

Трубка молчала, Трейси лишь слышал тяжелое дыхание собеседника.

— Стейн? О чем ты, черт побери, говоришь?

— Боже праведный. Мама! Я видел, как ты входил в корпус с Директором и подумал, что, ну в общем, что ты уже все знаешь.

— Что я знаю? — Трейси сел прямо, костяшки пальцев на трубке побелели. — Ради Бога, скажи наконец, что происходит?

— Мне очень жаль. Мама, — повторил Стейн. — Четыре дня назад был убит твой отец.

Негромкая трель телефона прорвалась через паутину воспоминаний, которым предавался Ким. Широкие, во всю стену занавески на окнах его номера были задернуты. Тихо, как вздох женщины, к креслу Кима подбиралась темнота. Он расслабил все мышцы тела и мечтал: что было бы, если бы он. Ту и вся семья сумели вырваться из Пномпеня. Но мечта обрывалась в одном и том же месте, она обрывалась здесь уже много лет: обреченная семья осталась там, где жила всю жизнь, и ночь превратилась в день. Он переживал это, наверное, миллион раз...

Он протянул руку и снял трубку:

— Да?

— Это «Валькирия».

— Я не знаю вас.

— Но вы знаете «Голубой Сычуань».