Эрик Ластбадер - Черное сердце

Его искренность растопила ледок сдержанности. Он действительно само очарование, подумала Лорин, и улыбнулась своей особой улыбкой, которую приберегала для самых ответственных случаев:

— Полагаю, вы заслужили прощение.

Донь Жинь поклонился.

— Вы потрясающая женщина, мисс Маршалл. Я счел бы за честь — и дар небес, — если бы вы согласились поужинать со мной сегодня вечером, — он кивнул на ее ногу и помрачнел. — Но, вероятно, ваша травма не позволит...

Лорин бросила взгляд на Мартина, тот умоляюще приложил руки к груди.

— Ничего страшного. Я пока еще не инвалид. С радостью принимаю ваше предложение. И, пожалуйста, зовите меня просто Лорин.

Лицо китайского чиновника просияло.

— Ну надо же! — воскликнул он, засмеявшись от радости, и тут же прикрыл ладонью рот. — Ой!

Теперь засмеялись Лорин и Мартин.

Он протянул руку, и с его помощью Лорин встала. Она попробовала наступить на поврежденную ногу: боли почти не чувствовалось.

— Итак, Лорин, — китаец взял ее под руку, — я покажу вам ночную жизнь Шанхая. Такой, какая она есть на самом деле. — Он снова улыбнулся, и Лорин подумала, что вечер с этим странным, но в то же время милым человеком может действительно оказаться приятным и интересным. Только бы он не стал убеждать вступить в компартию, мелькнула мысль, этого она не перенесет.

Он распахнул перед ней дверь и подвел к стоявшему у театра автомобилю.

— И, пожалуйста, — он серьезно посмотрел на нее, — зовите меня просто Монах. Здесь все меня так называют.

— Что случилось? — нежные пальцы пробежали по его руке.

Словно слепец, ощупывающий скорлупу, подумал он.

— Ничего. Абсолютно ничего.

Джой умоляюще посмотрела на него и начала стаскивать с него черную майку:

— Что происходит, Киеу? Пожалуйста, скажи.

— Я насмотрелся всяких нехороших вещей.

Дверь в коридор памяти вновь распахнулась. Я видел, как мучают мою сестру. Я видел, как она низко пала, работая шлюхой при юонах и их советских хозяевах. Для того чтобы выжить среди останков того, что когда-то было моей любимой Камбоджей, мирной, прекрасной страны. Да, я видел горе и смерти. Я видел, как ее вознаградили патриоты родной страны. Я был свидетелем того, во что она превратилась: обезглавленная, распухшая утопленница — изо рта и глазниц ее текла желтая, мутная речная вода.

О, Будда! Сейчас апсара танцует только для меня, она убеждает меня в чем-то, пальцы ее передают мне послание. Апсара говорит мне, что я должен сейчас делать. Что же? Став американцем, я позабыл смысл музыки и слов, я больше не могу понимать астральные танцы. Но неправда, что только наши боги, боги кхмеров, могут понимать послания своих слуг, это же неправда, апсара?

Он обнаружил, что идет обнаженный по пояс и кто-то ведет его за руку по коридору в спальню Джой и Макоумера. Похоже, отец сюда больше не заходит.

Где-то совсем рядом зашумела вода: это Джой наполняла ванну. Вскоре он почувствовал запах ароматических солей — сиреневой и хвойной, — которые Джой бросила в горячую воду. Потом Джой вернулась и помогла ему снять остальную одежду.

Он лежал в горячей воде, отдавшись нежным рукам Джой, а навстречу, на раздутом животе, ползла апсара. Апсара разговаривала с ним пальцами, плела паутину информации, которую он не чувствовал и не понимал. Но она все приходила и приходила к нему, она что-то ищет... Что?

Киеу пожал плечами, его стальные мышцы напряглись, а склонившаяся над ним Джой участливо шептала:

— Все хорошо, уже все хорошо.

Я была права когда умоляла не посылать Киеу туда, думала она, разглядывая его окаменевшее лицо. Глаза под полузакрытыми веками закатились, словно он спал и снился ему кинжальный пулеметный огонь.

Это Дел отправил его туда! Она впервые в жизни думала о муже с ненавистью. Дел с его проклятой одержимостью. Что было на этот раз? Кого или что ты должен был разыскать в Кампучии? Ответ на этот вопрос не имел для нее никакого значения.

Но, что бы это ни было, в этот раз из Камбоджи вернулась лишь тень Киеу, и этого она не могла понять. Сердце ее разрывалось, глядя на него, безучастно сидящего в горячей воде, от влажности платье ее прилипло к телу, но ей было все равно: сейчас ее заботил только Киеу, только его мысли и чувства имели значение.

Когда Атертона Готтшалка привезли в больницу Бельвью, Туэйт уже сидел в операционной. Начавшаяся кутерьма отвлекла его от размышлений. Он нетерпеливо поглядел на интерна, который обрабатывал рану на Мелоди.