— А как... — он еле справился с голосом, — как ее звали?
— Ужасно, ужасно... — казалось. Монах не слышал вопроса. — Это было так ужасно, что я старался выбросить все, с этим связанное, из памяти. — Он вздрогнул. Макоумер боялся пошевельнуться. — Да, как ее звали? Тиса, вот как. Брат заслал ее туда с приказом завязать как можно больше интимных связей с американскими офицерами.
«Связи»! Это слово, употребленное Монахом во множественном числе, сразило Макоумера. Нет, Тиса! Ты была моей, только моей!
— Она сделала все, что ей было приказано, и начала снабжать моего брата первоклассной информацией. Он был очень доволен. — По лицу Монаха пробежала тень. — А затем все перевернулось с ног на голову.
— Что вы имеете в виду? — Макоумер сам не узнал своего голоса.
— Она вдруг перестала давать информацию. Мой брат забеспокоился и отправился к ней. Дома ее не было.
Я-то это знаю, думал Макоумер. Что же случилось с Тисой, с его Тисой? Сейчас, после всех мучительных лет неведения, он вдруг оказался на пороге правды. И где? В древнем саду в Китае.
— Он знал имена ее контактов, точнее будет сказать, ее любовников, поэтому отправился по их квартирам, — по спине Макоумера пробежал холодок. Да, он когда-то подозревал, что она работала на коммунистов, и тогда ему казалось, что он не сможет ей этого простить. Но со временем понял, что сможет. Ей он простит все. Потому что она даровала ему жизнь в царстве смерти. Она спасла его.
Теперь он знал о себе все. Если она и была агентом коммунистов, это неважно. И он вздрогнул, сформулировав эту мысль. Неважно! Так чего же стоит перед лицом всепоглощающей любви так тщательно возведенное им здание политики?
Любовь!
Жива ли Тиса? Вот что волновало его больше всего на свете. Мозг его пылал. Он думал только о том, как бы осторожно подвести Монаха к свету на этот вопрос. Жива?!
Не торопись, уговаривал он себя, сдерживай поток вопросов. Не торопись, а то проиграешь, запорешь все дело.
— Вы перед этим произнесли слово «ужасно». Что ужасно?
— Да последствия, конечно, — сказал Монах таким тоном, будто он не понимал, почему Макоумер спрашивает о том, что и так ясно. Теперь он был уже совсем пьян, и, заметив это, Макоумер обрадовался.
— Брат вернулся на базу. Здесь его ждало сообщение. Его отзывали: начальство было в ярости. Оказывается, последняя из переданных Тисой сообщений оказалось фальшивкой. В результате в засаде погибло целое подразделение, все до единого. Мой брат впал в немилость.
Голос Монаха внезапно прервался. То ли от воспоминаний, то ли от спиртного лицо его покрылось потом. Глаза его закрывались, даже сидя, он слегка покачивался.
Но когда Макоумер уже собрался было подтолкнуть его к дальнейшему повествования, он заговорил сам.
— В тюрьме брат понял, что произошло. В одном из своих последних сообщений Тиса упоминала о некоем американском военном из сил особого назначения. Она с ним только недавно вступила в контакт, сразу поняла, что он был очень хитрым и очень ловким. Она считала, что он опаснее всех в Бан Me Туоте. Но информация, которой он располагал, казалась ей чрезвычайно значимой, и потому она все же решила вступить с ним в связь.
В свете луны его лицо, казалось, слегка покачивалось, как цветок, колеблемый тихим ветром.
— В тюрьме, как вы понимаете, хватает времени на то, чтобы вернуться мыслью в прошлое и тщательно пересмотреть все детали. Тишина и одиночество способствуют размышлениям. И брат понял, кто ее предал, скормил ей ложную информацию: именно этот, крайне опасный человек. Ее последний любовник. — Однако, — и Монах растопырил пальцы и как бы с удивлением на них взглянул, — это знание, конечно же, никакой пользы ему не принесло. Это были плохие времена, тяжелые времена. Правительство обвинило брата во всем, в чем только можно, включая предательство. Из него хотели сделать устрашающий пример... И сделали. Они его убили, как убили всю его семью. А затем принялись за меня. Сначала исчез мой старший сын. Затем средний — он вышел из школы, но домой так никогда я не вернулся. Потом жена и маленькая дочка. Тем самым они хотели преподать мне урок. «Они вернутся, как только мы убедимся в вашей невиновности, — заявили они. — Потому что у врага народа семьи быть не может».
Монах подпер ладонью толстую щеку.
— Власть предержащие менялись. Одни исчезали, на их месте появлялись другие, потом исчезали и эти. Меня оставили в покое, но, что касается жены и детей... О них никто ничего не знал или не хотел знать. Никто.
Читать дальше