Эрик Ластбадер - Черное сердце

Он попросил счет и расплатился западной кредитной карточкой. Вместе со счетом официант принес и пакет из коричневой бумаги. Монах взял пакет, расписался на счете, потом, опершись о стол, встал.

— Что ж, — объявил он, — а теперь настало время показать вам наш город.

Когда они спустились по широким ступеням клуба, было уже десять вечера, но улицы все еще бурлили народом. Вслед за Монахом Макоумер прошел через пропахший жасмином сад. Неподалеку он увидел огни самого большого в городе отеля, также принадлежавшего клубу Джиньджиань.

В полутьме стояла группка подростков. Когда они подошли поближе, подростки умолкли.

— Вы знаете эту фразу, — погодите, как же она будет звучать по-английски? — Ах да, железная миска для риса? — пакет болтался у Монаха в руке.

Макоумер покачал головой.

— Правительство передумало. Оно больше не гарантирует молодым людям работу. Вместо этого оно поощряет свободное предпринимательство. У нас слишком много людей.

Они вышли на Нанкин, одну из главных магистралей Шанхая. Макоумер увидел рекламу плейеров «Сони», фотокамер «Пентакс», мимо прополз полупустой старый троллейбус. Кругом сновали велорикши.

— Еще три года назад, — объявил Монах, остановившись посреди тротуара, — предпринимательство считалось «пережитком капитализма». Как же быстро все меняется!

Но наши люди привыкли к надежности, которую дает государственная работа, государственное здравоохранение, и, соответственно, государственные пенсии. Железная миска для риса. Отними это все, прикажи им работать на самих себя — и они не поймут, — он указал на уличного торговца. — Вам нравится кубик Рубика? Нет? А мне очень, — он пожал плечами и хохотнул, — Сейчас их делают уже пять фабрик, и скоро откроются новые. Китайцы на нем просто помешаны.

Как Макоумер ни старался, но нетерпение его росло.

— Зачем вы мне все это рассказываете? Монах широко развел руки, в одной из них по-прежнему болтался пакет.

— Вокруг нас меняется все. Еда, которую мы едим, напитки, которые мы пьем, — в свете уличных фонарей лицо его казалось еще шире. — Подумайте об этом Макоумер, здесь ведь живут еще одни потенциальные потребители ваших военных игрушек. Мы становимся современными, нам потребуется передовое оборудование, которое конструирует и производит ваша компания.

Макоумер был поражен:

— Если это шутка, то вовсе не смешная. Я торгую только с правительством Соединенных Штатов и с его союзниками, под строгим правительственным контролем, — он наклонился вперед. — А правительство запрещает продажу подобных товарок в коммунистические страны.

— Конечно, — торопливо согласился Монах. — Ваша политика хорошо известна в нашем, гм, кругу. Я всего лишь высказал предположение. В Китае действительно происходят быстрые перемены. Все, что считается истинным сегодня, завтра распадается в пыль. Политика меняет направление, извивается, словно дракон. Мы похожи сейчас на слепца, который неожиданно прозрел. И постепенно он начинает наблюдать за тем, что вокруг происходит. Но что он может из этого извлечь? Сегодня — то, завтра — это. Вначале он движется медленно, совершает множество ошибок. И все же идет вперед. Потому что, однажды прозрев, он должен идти вперед.

Меня не интересуют проблемы Китая, — резко оборвал его Макоумер. — И время мое ограничено, дела призывают меня домой.

Монах слегка кивнул и ступил с тротуара на проезжую часть. Прежде чем Макоумер успел что-то сообразить, откуда-то появился старый автомобиль, притормозил. Монах открыл заднюю дверцу и жестом пригласил Макоумера садиться.

Макоумер нагнулся, забрался на сиденье, следом за ним сел Монах и захлопнул дверь. Он что-то скомандовал водителю на труднодоступном языке мандарин. Мотор взревел, такси, виляя из стороны в сторону, влилось в поток машин.

— Что ж, — сказал Монах, — давайте перейдем к делу.

Атертона Готтшалка провели в один из шести конференц-залов, расположенных по внешнему периметру Пентагона. В этом надежно звукоизолированном помещении, обшитом темными панелями, собрались начальники штабов вооруженных сил Соединенных Штатов. В стену позади них был вделан большой видеоэкран, с одной стороны от него стоял на подставке государственный флаг, с другой — флаги трех родов войск.

Одно из мест за восьмиугольным столом из некрашеного дерева было оставлено для Готтшалка. Перед ним поставили металлический кувшин с ледяной водой, простой стакан толстого стекла и разложили набор ручек и карандашей. Те же предметы, как он заметил, располагались и перед каждым из участников встречи. Все они восседали на высоких вертящихся креслах, обитых черным винилом. В правые подлокотники были вделаны хромированные пепельницы, и воздух в зале уже был сизым от сигаретного дыма.