Эрик Ластбадер - Черное сердце

Возможно потому, что Шанхай исторически считался самым открытым городом Китая, коммунистический режим понимал, что отнюдь не все можно причесать под одну гребенку. А, мoжeт быть, коммунисты отнюдь не были столь всемогущи, как гласил созданный ими же самими миф. Как утверждало «уличное радио» — неофициальный, но очень точный источник информации, — поскольку правительство нуждалось в огромных деньгах для финансирования своих крупномасштабных программ модернизации, оно поощряло местных шанхайских предпринимателей делать доллары их собственным путем.

По крайней мере так говорил Макоумеру Монах.

Макоумер встретился с Монахом, как и было заранее договорено, в клубе Джиньджиань.

Раньше, до 1949 года, в этом построенном с римской помпезностью здании находился французский клуб.

Он был заново открыт в январе 1980-го как место развлечений для зарубежных бизнесменов и тех лиц, чьи встречи с иностранцами правительство одобряло. Здесь был плавательный бассейн олимпийского размера, зал для игры в пинг-понг, кегельбан, бильярдная и даже комната для игры в маджонг, которую правительство не поощряло, считая «наследием упаднического феодального прошлого».

Здесь же был и французский ресторан. Именно там облаченный в смокинг Макоумер и встретился с Монахом. У входа Макоумера встретил высокий худощавый китаец в темном костюме западного образца. Макоумер передал ему карточку с приглашением, китаец низко поклонился.

Разноцветный мягкий свет, лившийся из-под выполненных в стиле ар-деко абажуров, — шафрановый, изумрудный, сапфировый — играл на стенах, украшенных великолепной имитацией персидской мозаики. Она была выполнена в сине-лиловых и темно-зеленых тонах.

Макоумера провели через покрытую зеленым ковром комнату для игры в карты, где шестеро китайцев, попивая ликер, о чем-то беседовали на своем диалекте, отличном даже от диалектов шанхайских окраин.

Монах сидел за столиком, накрытым на двоих. Белоснежная скатерть, блестящее серебро, сверкающий хрусталь. За его спиной было открыто окно, через которое просматривался внутренний сад с двумя теннисными кортами.

Монах — это было, конечно, не настоящее его имя, но только под таким именем знал его Макоумер — был крепкого сложения человеком в возрасте где-то между пятьюдесятью и семи десятью: более точно определить было невозможно. Он был легок на подъем и скор на улыбку. Черные глаза-бусинки сверкали. В волосах еще не было седины, однако время их не пощадило, и на затылке у него образовалась лысина, похожая на тонзуру — именно из-за нее он и получил свою боевую кличку. Он был бизнесменом «без определенных занятий».

При виде Макоумера он радостно улыбнулся, показав мелкие желтоватые зубы, и жестом пригласил его занять место напротив. Монах курил тонкую, неприятно пахнувшую сигарету. Узкий жестяной портсигар с викторианским рисунком лежал у его правого локтя, и, судя по всему, там находилось еще достаточное количество этих орудий пытки.

— Надеюсь, ваше путешествие было приятным, — обращаясь к Макоумеру, Монах смотрел не прямо на него, а куда-то чуть вверх и влево. На Монахе был пиджак с широкими лацканами, вышедшими из моды еще в семидесятых.

— Приятным, но слишком долгим.

— О да, мы еще не обрели той скорости, которой вы, люди Запада, так справедливо гордитесь, — он снова показал зубы. Улыбка скорее, походила на гримасу, мало чем отличавшуюся от звериного оскала. — «Мне нужен весь мир сейчас же!» — воскликнул он, весьма удачно сымитировав американский акцент. Макоумеру он напоминал гориллу, вытащенную из клетки и облаченную в человеческий наряд. — Макоумер, вы мне нравитесь, — безапелляционно объявил Монах, стряхнул с сигареты пепел и подозвал официанта. — Вы — человек не бесхребетный, в отличие от большинства представителей вашей расы.

— И это, по вашему, наш основной недостаток? — Макоумер заказал «скотч» со льдом, китаец — «Столичную».

Монах обдумал вопрос, как будто он был задан всерьез, и ответил:

— Ах, Макоумер, слабосердечие не есть качество присущее настоящему мужчине. Вот так.

— Совершенно с вами согласен.

— Еще бы, — Монах некоторое время разглядывал собеседника, затем закурил очередную из своих отвратительных сигарет. — Что ж. Мне не следовало удивляться. В конце концов, — он пожал плечами, — вы сейчас здесь, со мной. Для этого требуется смелость, и немалая, — принесли напитки, и он вновь оскалился. Они подняли стаканы и, не говоря ни слова, выпили друг за друга и за их еще не заключенный договор.