Эрик Ластбадер - Черное сердце

Трейси принялся вышагивать по комнате. Беспокойство его росло.

— Я подумал об этом еще и потому, что видел, что сделали с Мойрой. Я такое тоже уже видел. Порою вьетнамцев охватывало садистское желание «сокрушить» врага. Проделывали это и красные кхмеры. Правда, по более прозаическим причинам: им не хватало боеприпасов, а они ведь вели «святую войну»! И, чтобы не тратить пули на пленных, они забивали их до смерти именно таким образом, прикладами или деревянными дубинками.

— Какая мерзость!

— Необходимость — мать изобретательности, — Трейси пожал плечами. — Итак, давай взглянем на дело под этим углом. Джон убит, отравлен неизвестным здесь ядом; несколько дней спустя Мойру забивают до смерти; в особняке губернатора мы находим необычное и мощное подслушивающее устройство, — их взгляды встретились. — Все эти детали указывают на то, что здесь действовал человек, который, как и я, бывал в Юго-Восточной Азии во время войны. Человек, который знает эти дела так же хорошо, как и я.

— А что ты скажешь о своем приятеле Киме? Он — вьетнамец, был на войне, мастер пыток.

— Это не Ким, — даже не задумываясь, возразил Трейси. — Во-первых, это он втянул меня в расследование, — Трейси не имел права рассказывать Туэйту подробности о работе Фонда, поскольку внутри страны у фонда не было никакого юридического статуса. — Во-вторых, избиение — это не его стиль. Он предпочитает более чистую работу. К тому же он почти не разбирается в электронике. А «клоп» сделан мастером. У меня ощущение, что я на правильном пути: Джон был отравлен именно таким способом.

— Ты не возражаешь, если я пока, ну... не поверю на слово? Давай сначала послушаем, что скажет твой отец.

— Справедливо, — Трейси слегка расслабился.

Туэйт встал.

— Мне пора в участок. Сегодня полно работы. Благодарю тебя за гостеприимство, но где трое — там толпа. Сегодня я сниму номер в гостинице, счет оплатит моя страховая компания. Я тебе сообщу, где, — он взял измятый пиджак. — К тому же у тебя есть мой рабочий номер.

Он пристально посмотрел на Трейси, потом, преодолев колебания, все же сказал:

— Ты знаешь, а ты классный парень. И когда я увидел тебя в действии... я даже обрадовался, что мы тогда не подрались. Ты такое можешь! Я такого никогда не видел, и вряд ли когда увижу.

— Меня этому учили, — просто ответил Трейси. — И я пользуюсь этой наукой только тогда, когда есть крайняя необходимость. Когда требуется выжить.

Туэйт покачал головой, хитро подмигнул:

— Ну-ну! На мой взгляд, ты «выживаешь» слишком даже хорошо, — он скомкал галстук, сунул его в карман пиджака. — И вряд ли мог добиться таких успехов, если бы на самом деле это тебе не нравилось.

Лицо Трейси подернулось тенью. Свет лился сзади, и Туэйту показалось, что Трейси даже стал как-то выше ростом — или Трейси нарочно создал такую иллюзию?

Что же касается Трейси, то он вспоминал один разговор с Хируге. «Кокоро, — сказал тогда сэнсей, — суть всего сущего. Проникнуть в нее и выжить — вот единственно доступный человеку акт героизма».

— Ты просто спятил, — ответил Трейси.

— Вполне возможно, — ухмыльнулся Туэйт.

По возвращении из Ангкор Тома Сока и его подразделение ждал сюрприз: в лагере появился новый человек. Но не новый солдат. Человек был немолод, к тому же даже не кхмер.

Весь день новичок бродил по лагерю, и солдаты терялись в догадках. Сам, похоже, знал, кто это такой, но когда Сок спросил брата о новеньком, тот улыбнулся и сказал:

— Подожди до вечера. Тогда вы все узнаете, я не хочу портить вам сюрприз.

После ужина товарищ Серей — тот самый офицер, который когда-то испытывал Сока, — созвал всех в кружок и, как Сам и предсказывал, представил новенького. Он оказался японцем. "Это — мит Мурано, — объявил Серей. — Он учитель, проделавший долгий путь, чтобы помочь нам в борьбе за новую Кампучию. Внимательно прислушивайтесь к нему и выполняйте все его указания столь же беспрекословно, как выполняете приказы «Ангки».

Это был кряжистый человек с жесткими как проволока волосами и тяжелым, будто высеченным из гранита, лицом. Как потом понял Сок, лицо это просто не могло улыбаться. А одобрение свое он выражал странной гримасой: обнажал зубы, оскал этот напоминал оскал мертвеца.

Глаза у него были странные — веки захлопывались как у ящерицы. И он смотрел на каждого так внимательно, будто в данный момент для него ничего не существовало, а порой радужная оболочка словно подергивалась каким-то беловатым налетом: эти глаза пугали, будто на тебя смотрел пришелец из иных миров.