А. Й. Казински - Последний праведник

Он немного посидел в машине, глядя, как солнце изо всех сил тужится пробиться сквозь тонкий слой светло-серых облаков. Он смотрел на людей, проходивших мимо по улице. На молодую маму с коляской, на пожилую пару, державшуюся за руки, как молодожены. Красивый зимний день в Копенгагене. Или в Hopengagenʼe, как город окрестили в честь саммита.

Нильс пересек площадь и тут же заметил припаркованную на тротуаре патрульную машину. Даже с большого расстояния было слышно, как какой-то мужчина ругается с полицейскими. Его органы речи, поврежденные многолетним злоупотреблением наркотиками, издавали резкие гнусавые звуки. Полицейские крепко держали его за обе руки.

— Да это не я, придурки!

Нильс уже встречал его раньше, как-то раз ему даже довелось его арестовать. Типичный копенгагенский люмпен, сорняк, от которого все отворачиваются со смесью жалости и отвращения. Наркоману удалось вырваться из рук полицейских, и он пустился в комичное бегство, ковыляя на тощих ногах. Судя по тому, что он почти сразу же уткнулся прямо в Нильса, сегодня был просто не его день.

— Эй, ну-ка спокойнее.

— Отпусти меня, твою мать!

Нильс крепко сжал его руку, дожидаясь, пока подоспеют полицейские. Кожа да кости, казалось, он в любой момент может переломиться пополам. Ему недолго осталось, дыхание воняло смертью. Нильс отвернулся, когда несчастный решил потратить последние силы на то, чтобы выматерить весь мир вокруг.

— Осторожнее с ним, — инструктировал Нильс, передавая его на попечение двум молодым полицейским и заодно предъявляя им свое удостоверение. Один из них явно собирался уложить наркомана на ледяной тротуар, чтобы надеть на него наручники.

— Ну, это же необязательно, правда? — спросил Нильс. Наркоман бессмысленно смотрел на него. — Что он сделал?

— Пытался влезть в подвал под церковью.

— Да это не я! — завопил наркоман. — Ты слушаешь вообще, что я тебе говорю? Я просто искал, где бы ширнуться.

Нильс взглянул на часы. Он уже выбился из графика, так что у него нет времени разбираться, что здесь случилось, если он хочет отработать весь список до шести часов. А он должен успеть. Бедолага все не сдавался:

— А куда нам идти? А? Ну? Куда, по-вашему, мы должны идти, когда нам нужно ширнуться?

Наручники с безобидным щелчком сомкнулись на его тощих запястьях. Нильс обратил внимание на татуировку: красная змея, переплетясь с фиолетовым драконом, обвивалась вокруг каких-то неизвестных Нильсу знаков. Тату была относительно свежей: краски не выцвели и контуры не стерлись. Не какая-то там безличная тюремная ерунда, нет, профессиональная работа. Настоящее маленькое произведение искусства.

Рама небольшого подвального окна действительно была почти откручена, рядом валялся использованный шприц. Нильс выкинул его в урну, ему всегда становилось не по себе от вида чужой крови. В щели между двумя булыжниками на мостовой нашлась и отвертка. Он выудил ее оттуда и примерил к оконному креплению — как раз. Молодой полицейский стоял за его спиной.

— Вы его осматривали?

— Да.

— И нашли отвертку?

— Нет.

Нильс показал ему свою находку.

— Это действительно не его рук дело, у него не хватило бы сил.

Полицейский равнодушно пожал плечами и спросил:

— Он вам больше не нужен? Тогда мы его увезем.

Нильс не слушал, думая про татуировку. Зачем наркоману, которому так сложно раздобыть те тысячи крон, которые нужны на ежедневные дозы, тратить десять тысяч на новую татуировку?

Подвал церкви Святого духа, Копенгаген

Розенберг мало отличался от себя телевизионного. Высокий, полный, слегка сутулый мужчина с негустой шевелюрой. Круглое лицо, как улыбающееся солнце на детском рисунке. Но за толстыми очками в глубоко посаженных глазах таилась серьезность.

— Такое случается пару раз в год.

Они стояли в подвале под церковным помещением, где было практически пусто. Пара стульев, несколько запыленных картонных ящиков, полка со стопкой брошюр. Больше ничего.

— Обычно это наркоманы или несчастные бездомные, которым вдруг приходит в голову, что церковная касса ломится от наличности. Наглеют, однако: раньше они заявлялись только по ночам. Я не припомню, чтобы когда-нибудь это случилось среди бела дня.

— Но вы не заметили ничего подозрительного? Никто не бродил поблизости?

— Нет. Я сидел у себя в кабинете. Отвечал на письма тех, кто меня ненавидит, просматривал материалы по последней встрече приходского совета. Я избавлю вас от деталей.