Амели Нотомб - Синяя Борода

— Ничем.

— Кроме фотографии, конечно?

Он секунду поколебался.

— Конечно. Но я редко ею занимаюсь. Жду вдохновения, а оно приходит нечасто.

— Чем же вы тогда занимаетесь целыми днями?

Она ожидала, что ее бестактность возмутит его. Ничуть не бывало.

— Я испанец.

— Мой вопрос не об этом.

— Это моя работа.

— В чем же она состоит?

— Никакая знатность даже близко не сравнится со знатностью испанской. Я знатен на полную ставку.

— А вот сегодня вечером, например, как вы проявите вашу знатность?

— Буду перечитывать протоколы инквизиции. Это изумительно. Как могли говорить дурно об этой судебной инстанции?

— Наверно, потому, что у нее были в ходу убийства и пытки.

— Убийства и пытки были в ходу задолго до инквизиции. Она же была в первую очередь судебным органом. Каждый имел право на суд до казни.

— Скорее пародию на правосудие.

— Ничего подобного. Я перечитываю протоколы, это высокая метафизика. Какой прогресс в сравнении с предшествующим варварством! Раньше обвинение в колдовстве немедленно приводило на костер. Благодаря суду святой инквизиции ведьм стали подвергать ордалии, которая могла их оправдать.

— Много ли ведьм было оправдано в результате такого испытания?

— Ни одной.

Сатурнина рассмеялась:

— Вы правы, прогресс колоссальный.

— Вы ничего не понимаете. Ордалия была доказательством, что они заслуживали смерти.

— Вы когда-нибудь ходили босиком по раскаленным углям?

— Я вижу, что вы сильная натура. Это не ваша вина. Вы француженка.

— Нет. Я бельгийка.

Он поднял голову и посмотрел на нее с интересом:

— Значит, вы отчасти испанка благодаря Карлу Пятому.

— Это дела давние.

— Нет. Мы так и остались в шестнадцатом веке. Отсюда продажа индульгенций.

До сих пор Сатурнина думала, что имеет дело с провокатором. В эту минуту она поняла, что перед ней сумасшедший.

— Чтение протоколов инквизиции когда-нибудь да закончится, — сказала она. — Что вы будете читать после?

— Перечитаю Грасиана и Луллия. [1] Грасиани-Моралес Бальтасар (1601–1658) — испанский прозаик, философ и теоретик литературы, иезуит. Крупнейший представитель литературы барокко. Луллий Раймунд (ок. 1235–1315) — поэт, философ и миссионер, один из наиболее оригинальных представителей средневекового миросозерцания с положительной его стороны. Один из родоначальников европейской арабистики.

— Испанский отдел Лувра просто создан для вас, вы, должно быть, часто там бываете.

— Никогда не был.

— Вы шутите?

— Нет. Я вообще никогда не выхожу. Двадцать лет я не покидал этот дом.

— Даже на прогулку в машине?

— Нет.

— Но зачем же тогда вы имеете шофера и «бентли»?

Сказав это «имеете шофера», Сатурнина хотела было поправиться, но хозяин дома, похоже, не был шокирован ее выражением и ответил:

— Мой секретарь и мой слуга часто прибегают к услугам шофера и его автомобиля. Я же, со своей стороны, предпочитаю оставаться здесь. Внешний мир шокирует меня своей вульгарностью и скукой.

— Вы никогда не скучаете, сидя здесь взаперти?

— Случается порой. Однако это не сравнить с тем, что испытываешь на светском приеме или дружеской вечеринке. У меня больше нет друзей. Это слишком скучно.

— Может быть, вы просто не встретили подходящих вам людей.

— Примерно до вашего возраста и у меня было то, что называют социумом. Клянусь вам, я добросовестно старался в нем жить. В конечном счете все откровенные признания похожи одно на другое. Мне неизмеримо приятнее общаться с Грасианом, Луллием и Торквемадой. [2] Торквемада Томмазо де (1420–1498) — основатель испанской инквизиции, первый Великий инквизитор Испании. Тем более что они-то ничего от меня не хотят.

— Я могу понять, что вам наскучили люди. Но Париж, лес, мир!

Дон Элемирио устало отмахнулся.

— Я все это видел. Люди, возвращаясь из путешествий, говорят: «Мы ездили смотреть на Ниагарский водопад». Для туризма нужна наивность, которой у меня нет. Понимаете, эти люди всерьез верят, будто Ниагарский водопад нуждается в том, чтобы они на него смотрели.

— Почему вы не покончите с собой? Если бы я думала, как вы, я бы повесилась.

— Вы ошибаетесь. Моя жизнь не лишена интереса.

— Вам достаточно ваших старых книг, чтобы жить?

— Не одни только книги. Есть Господь Бог, Христос, Святой Дух. Я католик, насколько может быть католиком испанец. Это меня немало занимает.

— Почему же вы не ходите к мессе?