Дмитрий Петров - Нелюдь

Влюбленность мешала мне даже целоваться с Хельгой. Она казалась мне почти неземным существом, почти небожительницей.

Наверное, тут сказывался и ее сильный акцент. Она говорила по-русски с акцентом, который казался мне очаровательным. Характерные для эстонцев протяжные гласные и трудности с шипящими звуками приводили меня в полное умиление.

Кроме того, я был мальчишка, а она почему-то казалась мне загадочной и таинственной взрослой дамой. Когда я приезжал к ней в общежитие, я с трепетом видел тумбочку рядом с кроватью Хельги, на которой стояли и лежали разные красивые и непонятные предметы женской косметики и вообще женского обихода. Каждый раз перед этой тумбочкой я благословенно замирал.

Европейская дама — вот кем она мне казалась. Как же взять да и поцеловать такую?

Так называемые прибалты всегда вызывали у русских восторженный трепет. К нашей семье это не относилось. Мои родители родились и выросли в Эстонии, так же, как и их предки. И сам я частенько проводил лето на даче в Нарва-Йыэсуу, у старых знакомых.

— Народ как народ, — говорил папа. — Точно такой же, как и все остальные малокультурные народы… Пьют кофе, чистят улицы шваброй, но на этом все и заканчивается.

— А поэты, писатели, художники? — вспоминала мама и называла выплывавшие из памяти имена, которых никто в мире никогда не слышал.

— Вот именно, — говорил папа и смеялся. На этом разговор и заканчивался. Но Хельга меня завораживала. Она была такая изящная, такая стройная, такая стильная…

На чем держалась наша дружба эти полгода? Не знаю, но я чувствовал, что Хельга относится ко мне с интересом. Только вот в гости отказывалась прийти.

— Это неудобно, — говорила она каждый раз и шутливо трогала меня за запястье. — Прийти в гости к молодому человеку — это к слишком многому обязывает…

А закончилась моя любовь на первом курсе совершенно внезапно. Была уже весна, и я провожал Хельгу в общежитие. Помнится, мы были с ней в театре. Приезжал на гастроли театр «Ванемуйне» Каарела Ирда, и я пригласил Хельгу.

Перед общежитием был скверик, куда мы и зашли покурить. Сели на лавочку, и тут я решился наконец поцеловать Хельгу.

«Сколько можно! — сказал я себе строго. — В конце концов, это становится смешным. Такая робость просто неуместна, и, наверное, разочаровывает Хельгу… Она, может быть, ждет активности с моей стороны и уже подумывает, не идиот ли я…»

Я поцеловал ее, и ничего страшного не произошло. Хельга нисколько не возражала. Она в ответ обняла меня за плечи, и мы стали целоваться. Мимо проходили знакомые студенты, некоторые видели нас на лавочке и хихикали, но мы не обращали на это внимания. В студенческой среде то, что мы делали, не считается зазорным. Кто же не целуется в студенческие годы на лавочке? «Тогда и в институте учиться не стоит», — говорил один наш студент.

Одно только меня несколько озадачивало. Мне казалось, что я как бы «ломлюсь в открытые ворота…»

Я целовал Хельгу, она не возражала, обнимала меня. Но в то же самое время ее губы оставались мягкими и холодными. Она раскрывала их в поцелуе, но делала это как-то механически. И объятия ее рук были холодны. Не было той порывистости, которая сопровождает подобные «упражнения»…

Хельга позволяла себя целовать, а не делала это сама. Позволяла старательно, как прилежная ученица. Но в этом не было ни капли живости, ни одной искорки не только страсти, но даже интереса ко мне.

Я вгрызался в ее раздвинутые холодные губы, я пронзал языком ее рот. Хельга была спокойна и позволяла мне делать все это. И все. Не более того.

— Не надо, — остановила она меня, когда я стал рукой на ощупь расстегивать ее блузку, чтобы достать до груди. — Не надо. Тут много людей. И ты порвешь платье.

Это было сказано таким трезвым голосом, так рассудительно, что у меня даже прошел пыл. Я был озадачен.

Казалось, и сама Хельга была не удовлетворена. Когда я, пораженный ее спокойным тоном, отпрянул от ее лица, она, видимо, что-то сообразив, сама поцеловала меня, как бы приглашая продолжить прерванное занятие.

Я подумал, что, может быть, до нее «дошло», но и тут я ошибся. Мои надежды были тщетны. Хельга целовала меня теперь сама, но и в этом она вела себя как ученица, выполняющая задание. Она прилежно прилеплялась губами к моим губам, старательно просовывала язычок, но все это уже не могло меня вдохновить.

И тут надо же было появиться кошке. Летом кошки, как известно, увеличиваются в числе. Зимой они, может быть, сидят дома или, если бездомные — по подвалам и чердакам. А летом они гуляют. Каждая «сама по себе».