Дмитрий Петров - Нелюдь

— Вам это место не по специальности, — сказала она. — А кроме того, Аркадий Моисеевич не согласится. Он вообще хочет, чтобы это место пустовало. А вас — не специалиста — он и видеть не захочет.

— Аркадий Моисеевич — это заведующий? — поинтересовался я на всякий случай.

— Ну да, заведующий моргом. Он уже три месяца не хочет брать себе нового человека. Говорит, что врачей и так хватает, а ставку они делят между собой, — объяснила кадровичка.

— Ну ладно, — сказал я, решив, что уже пора уходить и не топтаться тут, мешая почтенной даме пить чай. Я попятился к двери и уже почти открыл ее, когда она сказала, видимо, решив, что моя покладистость должна же быть как-то вознаграждена:

— Рахлин, которого вы искали, за границу уехал. Так что он где-то в Германии теперь.

— Это он вам сообщил? — спросил я просто так, чтобы как-то отреагировать. Какое мне дело, где теперь Рахлин? Век я его судьбой не интересовался…

— Его жена бывшая тут осталась. У нас работает, — сказала дама и добавила на всякий случай: — Доктор Хявисте, может, вы знаете ее…

Вот это был успех. А если точнее сказать — удача. Успех — это то, что от тебя зависит, чего ты добился сам. А удача — это как раз то, что произошло только что. Это просто везение. Кадровичка могла ведь и промолчать. Про Рахлина и про его местопребывание. И про его бывшую жену. Спасибо кадровичке!

— Хельга? — переспросил я, все еще не веря своим ушам.

— Ну да, — ответила дама. — Я забыла, как ее по отчеству. Она в терапии работает.

Больше мне было ничего и не надо. Какое мне дело теперь, есть тут Лева или нет. Если здесь работает Хельга, то все в полном порядке.

Дело в том, что с Хельгой мы тоже учились на третьем курсе, а потом она перешла на какую-то другую специальность, отличную от моей. Но в отличие от Левы, с Хельгой мы были хорошо знакомы. Правда, после окончания института тоже не виделись, но это были совсем иные отношения.

На первом курсе я ухаживал за Хельгой. И не как-то, а всерьез. Точнее, мне тогда казалось, что всерьез.

Она жила в общежитии, и я часто приезжал туда к ней. Мы познакомились близко, когда нас послали в сентябре на картошку. Тогда всех студентов посылали на месяц копаться руками в земле. Это называлось — Продовольственная программа.

Помнится, тогда еще западное радио каждую осень издевалось, говоря, что советская власть пытается накормить страну руками детей и студентов…

Вот в колхозе мы с Хельгой и сблизились. Нет, ничего такого у нас с ней не было. На первом курсе я был не то, чтобы еще мальчик, но я имел много романтических иллюзий.

Хельга была моя ровесница, но она казалась мне гораздо старше меня. Она была взрослая женщина. Может быть, тут сказывалось то, что я был домашний мальчик и каждое утро мама кормила меня завтраком и напутствовала, чтобы я хорошо учился, провожая на лекции. А Хельга жила в общежитии, она была приезжая.

— Почему ты не поступила в Тартуский университет? — спросил я ее в первый наш разговор. Мне казалось это более естественным. Хельга была из-под Таллина и поначалу даже имела некоторые проблемы с русским языком. А медицинский факультет Тартуского университета славится на весь мир. Мне-то это известно лучше, чем многим, все мои предки заканчивали именно его.

— Мне захотелось уехать подальше от дома, — ответила тогда Хельга. — Захотелось стать более самостоятельной. А Тарту слишком близко от дома, можно ездить на выходные. Я решила попробовать быть самостоятельной, иначе так никогда и не станешь взрослой.

— А что сказали твои родители? — поинтересовался я, представив себе, какой вой подняли бы мои «предки», задумай я покинуть их в семнадцатилетнем возрасте.

— Мои родители… — Повторила следом за мной Хельга. — Моя мама уехала далеко-далеко, а папе я вряд ли так уж нужна поблизости.

Я тогда постеснялся и не спросил, почему у нее в семье такие странные отношения. Для меня эти Хельгины слова были дикостью. У нас в семье нельзя было сказать такого. Но тогда я не спросил, а потом уже просто не было повода. Да и какое мне дело до этого? Меня ведь интересовала Хельга, а не ее родители.

Мы дружили весь первый семестр и половину второго. Как сейчас помню, что я тогда впервые почувствовал настоящую влюбленность. Мама с папой даже пугались, что чувство слишком захватит меня и я стану плохо учиться. Может быть, именно так бы и произошло, такая опасность была.

Но потом все разрушилось. В один миг. Наверное, я был слишком впечатлительный и романтичный юноша. Что называется — домашнее, книжное воспитание.