Дмитрий Петров - Нелюдь

Мы подъехали к больничной ограде и вышли из машины. Смеркалось. Вокруг не было ни души. Только вдалеке, возле спрятанного за кустами приемного покоя стояли две санитарные машины и ходили несколько человек.

— Вот морг, — кивнула Хельга в сторону строения возле самого входа на территорию больницы. — Нам туда, — добавила она и быстро пошла вперед. Здание было не освещено и выглядело безлюдным.

— Там даже свет не горит, — заметил я. — Может быть, там никого нет?

— Просто свет горит с другой стороны, — ответила Хельга. — С улицы ничего не видно, окна операционной выходят на другую сторону. Нас ждут там.

Я огляделся в последний раз, перед тем, как приблизиться к моргу. Интересно, где же прячется Скелет? Я точно знал, что у него где-то тут невдалеке есть наблюдательный пункт, но не смог определить, где. Может быть, мне было бы легче, если бы я увидел его.

Хотя, с другой стороны, было ясно, что Скелет хорошо и надежно спрятался. Невооруженным глазом его не увидеть.

Я шагнул следом за Хельгой, и она одним рывком открыла железную дверь морга. Дверь была пригнана плотно, и со стороны казалось, что она вообще заперта. Мы оказались в узком коридоре, слабо освещенном одной-единственной лампочкой. Стены были обшарпанные, и кругом стоял специфический запах морга, который я уже успел позабыть с тех пор, как последний раз бывал в таком месте — запах формалина и разлагающейся человеческой плоти. Эти два запаха боролись друг с другом, и непонятно было, какой из них преобладает.

— Ну и запах, — выдавил я из себя.

— Ты же хочешь тут работать, — тут же ответила Хельга, и я уловил вдруг издевательские нотки в ее голосе. — У тебя вообще нездоровый интерес к моргу, — сказала она еще довольно громко.

Я испугался, что нас услышит Аркадий Моисеевич, но тут вдруг сообразил, что Хельга говорит намеренно громко, специально, чтобы ее голос из коридора был услышан. В конце коридора была открытая дверь, из нее шел яркий свет, который не был виден с улицы.

— Нам туда? — спросил я машинально, и Хельга, подталкивая меня рукой, сказала:

— Туда. Нас уже ждут.

Ощущение страха внутри меня все нарастало. Издевательские нотки в Хельгином голосе резанули меня и заставили вздрогнуть от неожиданности. Столько злобного торжества вдруг прорезалось в нем, столько издевки… Я не ожидал этого и сразу же сжался от дурного предчувствия. Я вдруг почувствовал то, что ощущают люди, страдающие клаустрофобией — боязнь замкнутого пространства.

Я физически ощутил, как закрылась за мной железная дверь, как впереди меня слепит яркий свет из операционной, где меня ждали…

Что все это значит? И этот странный голос Хельги, который так разительно изменился в тот момент, когда мы вошли в морг…

Первым моим поползновением было броситься вон, наружу, на воздух. Туда, где не было железной двери, узкого коридора и яркого света неизвестно откуда. Где Хельга была моей возлюбленной, и голос ее был ласковым и дружеским.

Но бежать? Как? Куда? А если я ошибаюсь, и просто у страха глаза велики? Если я испугался в решительный момент и сейчас позорно сбегу? Как это будет глупо. Я никогда себе этого не прощу.

Но все же… Бежать? А если уже поздно? Коридор узкий, и я прошел по нему уже большую часть расстояния до открытой в операционную двери…

Я машинально, как автомат, сделал еще несколько шагов вперед. Наверное, так идут люди, приговоренные к казни на эшафот. Ноги несут тебя сами, вне зависимости от тебя самого.

Хельга остановилась, пропуская меня вперед, и я услышал ее голос за моей спиной:

— Вот и конец. Сыщик нашел то, что искал.

Поговорив с доктором Феликсом, Скелет задумался. С одной стороны это было здорово — то, что рассказал доктор. Если ему действительно удастся устроиться на работу в этот самый морг, то можно будет считать, что дело в шляпе. Тогда уже преступникам точно не уйти.

Может быть, Феликсу даже удастся втереться к ним в доверие, и тогда они сами раскроются перед ним. Тогда их можно будет просто брать голыми руками. Бывает же везение на свете.

Но с другой стороны, Скелет очень не любил привходящих обстоятельств. Он не доверял людям со стороны и не верил в бескорыстную помощь.

Феликс сказал, что завел себе возлюбленную в этой больнице. Хорошо, это может быть. Потом он все рассказал этой своей возлюбленной врачихе. Зачем? Дурак, конечно… Но что же теперь поделаешь…

А врачиха решила ему помочь. Это очень мило, но у нее как-то уж слишком быстро это получилось. Если она так хорошо знакома с Аркадием Моисеевичем и для нее ничего не стоит обращаться к старику с такими просьбами, то отчего она не сделала этого раньше?