Григорий Симанович - Аполлоша

Жена не проснулась: телефон был на вибросигнале. Но Малян сам разбудил. Срочно нужна была разрядка. Он азартно взял ее, полусонную, но от этого не менее сладкую и податливую.

Волею фортуны именно в ту же ночь на 18 мая 2008 года, когда доктор Фасольев выкачал из Любаши информацию и «обесточил» ее мозг, вызвав так называемую ретроградную амнезию, бывший спортсмен и бандит, а ныне почти респектабельный глава охранной службы Никита Павлович Босягин до утра снимал сверхвысокое сексуальное напряжение Инги Михайловны, аккумулированное за месяц разлуки.

Совершенно изможденная и счастливая, как ребенок, объевшийся сладким, Инга Михайловна с нежностью наблюдала за своим героем, поглощающим поздний завтрак. Бося восседал с обнаженным торсом и упихивал в рот здоровенные куски жареной корейки с яичницей.

Бося не торопил обещанную «плату». Она же, не будь дурой, кое-что решила припасти на другой раз. Но бонус пора было вручать.

– Так ты представляешь, этот жук, про которого я тебе тогда говорила, за восемь с небольшим месяцев надыбал с биржи восемнадцать миллионов. И ставил, считай, безошибочно. На сто операций пяток убыточных, по мелочи. Нормально, да?

– И что ты об этом думаешь? – спросил Бося с набитым ртом.

– Насколько я понимаю, этого не может быть, потому что не может быть никогда.

– Наверно, компьютер за него считает?

– Э нет, Босенька, я в этом кое-что смыслю, курсы заканчивала: такой программы, чтобы гарантированно каждые десять-пятнадцать минут снимать навар с самых разных акций, от голубых фишек до никому не известных из второго эшелона, человечество еще не придумало. Иначе биржи позакрывали бы все к такой-то матери.

Бося заглотнул последний кусок, прихлебнул томатного соку и пошел ва-банк.

– Слушай, лапонька, а почему бы нам с тобой не узнать, как он это делает? Я его слегка пощекочу, фирменной щекоткой, а потом мы с тобой с немереным баблом рванем на Багамы или Мальдивы, а? Океан, пальмы, «коктейли пряные» и ночи, полные любви, а?

В глазах ее мелькнувший было испуг тотчас сменился возбуждением и восторгом.

– Все сделаю в лучшем виде, – продолжил Бося, – так, чтобы на тебя – ни тени… Да ведь про наше с тобой знакомство, про нашу любовь никто и не знает. Мне ведь с тобой хорошо, а ту, – ну, к которой ушел тогда, – бросил я, завязал. С тобой не сравнить. Ты женщина страстная, зрелая, настоящая.

Она не была дурой. Она понимала, откуда вдруг такая перемена. Но она была женщиной в плену у болезненной страсти. И от этих слов у Инги Михайловны случилось головокружение, лицо загорелось, тамвсе стало мгновенно влажным. Она подсела к нему на колени и впилась поцелуем куда-то под ключицу, одновременно просунув руку промеж его мощных ляжек. И тотчас ощутила, как, пульсируя, вздымается и каменеет его огромный, чудодейственный поршень.

Через час, уже слегка придя в себя, она бормотала:

– Оболонский Игнатий Васильевич, пятьдесят второго года рождения, Сретенский бульвар, шесть. Квартиру не помню, у меня все записано, и номер паспорта, и телефон… И копии отчетов сделала… для тебя, на всякий случай. Видишь, как люблю. А ты, негодяй, к каким-то шлюхам бегаешь. Не будешь больше? Обещаешь?

– Конечно, лапонька, куда ж я теперь от тебя! Кстати, а деньги-то его на месте? Вдруг снял и слинял куда-нибудь?

– Пока не знаю, завтра выясню. Заезжай вечерком, поужинаем, обсудим…

– Конечно, лапусь, – Бося придал своему голосу максимум нежности и искренности, на какие был способен по отношению к одной из своих многочисленных самок. Получилось натурально. Еще бы: эта телка с бешеной маткой, кажется, сулила миллионы. Если не врет…

За Гошей захлопнулась дверь, и Игнату стало легче. Он успокоился. Теперь все пойдет как ему,Аполлоше, надо. Но зачем?

Отставной полковник Оболонский понимал, что уже не командует парадом и под его «дудку» никто не печатает шаг. Он не хозяин своим поступкам, а втравливать друга было несправедливо, жестоко даже, но… Подаренная бронзовым богом уверенность в успехе ввинтилась в мозг и в сердце мощным стальным шурупом. Эта вера не позволяла Игнатовой совести слишком уж терзаться. Тем более, что смелая, дерзкая в своей неправдоподобности догадка все больше волновала его воображение.

«Он видит меня насквозь, рассуждал Игнат, – читает мысли. Он знает, чего я хочу. Если он родом из Греции – а откуда же еще, коли меня туда погнал?! – значит, законы мести уважает. А как же? Книжка эта, как ее? «Мифы Древней Греции», я же читал, помню, там только и делали, что мстили. И Геракл мстил и этот – как его? – Ахиллес. Вот и Аполлоша мне хочет условия создать, чтобы я этого гада заказал. Конечно, проще и дешевле было бы самому, но ведь не добраться мне до него, никак не добраться. Потерпи, Олежка, сыночек ты мой бедный, скоро за тебя расквитаюсь, Гошка поможет, сам все сделаю, что могу, – потерпи».