Майкл Палмер - Пятая пробирка

— Вы просто наблюдайте. Если такое возможно, я это сделаю!

Натали вытерлась полотенцем и переоделась в легкую хлопчатобумажную футболку. Потеря целого легкого оз­начала почти катастрофу, но восстановление, по крайней мере до сегодняшнего дня, не шло ни в какое сравнение с той жуткой болью, с которой ей пришлось бороться, при­водя в порядок оперированное сухожилие. Тогда она спра­вилась, не отступит и сейчас.

Единственное, что омрачало ей настроение, — это по­вторяющиеся воспоминания о нападении, нарушавшие сон и случавшиеся иногда даже днем. Они были почти в точности такими же, как в больнице святой Терезы: с одной стороны, неясные, искаженные и эмоционально пустые, а с другой — с мельчайшими подробностями и пронизывающим до глубины души ужасом. В одном слу­чае она была испуганной пассажиркой зловещего такси, следующего из аэропорта, в другом — не более чем сто­ронним наблюдателем за нападением на саму себя и по­следующей стрельбой. Натали обсуждала это непонятное явление со своим психотерапевтом доктором Фирстайн, а та рассказала ей о различных проявлениях посттравматического шока.

— Ваш мозг выбирает для воспоминаний то, с чем он может справиться, — объяснила она. — Все остальное он или отвергает, или переводит в такую форму, которую мо­гут воспринять эмоции. Это вопрос самосохранения и ду­шевного равновесия, и если подобные защитные механиз­мы начнут давать сбои, то подлинные эмоции, связанные с травмировавшим вас событием, могут оказаться слишком сильными. Будем следить за этим вместе.

Было решено некоторое время не применять для ле­чения посттравматического шока медикаменты, пока его симптомы не слишком усложнят жизнь Натали. Кроме некоторого расстройства сна ничего угрожающего для ее здоровья врач не усматривала. Фирстайн полагала, что Натали необычайно успешно справляется с курсом реа­билитации потому, что ее организм лучше функциони­рует, борясь против чего-либо, и мобилизует внутренние резервы.

Миллвуд дожидался Натали на стоянке у «Френдлис». Эта сеть существовала на северо-востоке уже семьдесят лет и смогла пережить не самые лучшие времена в снаб­жении продуктами и в обслуживании благодаря своему несравненному мороженому.

— Я не могу объяснить все, что случилось со мной после операции, — сказала Натали, когда они устроились за сто­ликом и начали быстро возмещать потерянные на «бегущей дорожке» калории с помощью горячей сливочной помадки и пломбира. — Что-то изменилось у меня внутри. — Она усмехнулась, показав на видневшийся шрам, и добавила: — Я имею в виду, кроме очевидного.

— Я заметил эти перемены, — согласился Миллвуд. — И Дуг тоже. Мы думали, что привезем домой мрачную, замкнутую, жалеющую себя и жалующуюся на судьбу женщину. По правде говоря, мы бы этому не удивились. Думаю, что, окажись я на твоем месте, я бы выглядел именно так.

— Какое-то время так все и было, — кивнула Натали, — но потом стало меняться. Началось это после того как я переехала от матери к себе. Я размышляла о том, что ни­чего бы этого не случилось, если бы меня не отстранили от учебы, а меня не отстранили бы, не реши я продемонст­рировать Клиффу Ренфро, что такое хороший сострадаю­щий доктор.

— Ты подверглась почти смертельной опасности, — сказал Миллвуд. — Разные люди по-разному реагируют на такого рода травмы. Одни до конца жизни пребывают в сомнениях и страхе, другие обретают полную свободу.

—Доктор Фирстайн считает, что я могла бы постарать­ся все забыть. Нет, думаю, что все произошедшее в Рио помогло мне открыть глаза на себя, на собственные силы и на то, как они действуют на окружающих. Понимаешь, бывает так, что ты слишком много внимания уделяешь не­которым вещам. А я за эти годы, кажется, только этим и занималась. Энтузиазм — замечательная штука, когда он имеет конкретную цель, но когда проявляется беспоря­дочно, может свести с ума кого угодно.

Миллвуд протянул руку и накрыл ладонь Натали.

—Не могу поверить в то, что слышу, — сказал он.

Натали чувствовала, что по ее щекам текут слезы, но не пыталась вытереть их.

—Я всегда так гордилась тем, что я сильная, и думала, что все, с кем мне приходится сталкиваться, слабее, потому что не отдают делу столько сил и энергии, сколько я. Да, я такая, и не следовало надеяться, что я изменюсь. А теперь, в тридцать пять, с одним легким и всеми доводами, чтобы признать свое поражение, мне просто все равно — сильная я или нет.

—Знаешь, Нат, даже в такое сложное для тебя время, как сейчас, ты много значишь для нас. Гораздо больше, чем кто бы то ни было. Все любят и уважают тебя за пре­данность делу, хотя, должен признаться, иногда становит­ся страшно, что ты можешь взорваться.