Крейг Расселл - Мастер карнавала

— Я решил не встречаться в управлении полиции. Я работаю сейчас вместе с Бенни Шольцем над делом Карнавального убийцы. Я не хотел бы… смешивать одно с другим. У меня не было времени заехать в штаб-квартиру БКА, а вы сказали, что будете в Кёльне…

— Никаких проблем. Кстати, я хотел спросить: ваше решение… ну, то, о чем вы говорили по телефону… оно окончательное?

— Да… — Фабель подумал о своем звонке Вагнеру из кабинета в Гамбурге, как только узнал от доктора Минкса об исчезновении Марии.

— Должен сказать, что разделяю ваше мнение о необходимости увезти отсюда фрау Клее как можно скорее. И не потому, что она опять может поставить под угрозу всю нашу операцию, а ради ее собственной безопасности. Но должен быть с вами откровенен, герр Фабель…

— Зовите меня Йен… — Непринужденность в общении, характерная для Кёльна, начинала приносить свои плоды и сказалась даже на Фабеле.

— Должен быть с вами откровенен, Йен: я считаю, что карьера фрау Клее в полиции закончена.

— Давайте сначала сосредоточимся на спасении ее жизни, а потом уже поговорим о карьере.

До этого Фабелю приходилось бывать в соборе всего лишь один раз, и только пройдя через двойные двери и оказавшись в центральном зале, он вспомнил, какое испытал тогда благоговение. Вне всякого сомнения, это здание поражало своей уникальностью. Казалось просто невероятным, что такое огромное сводчатое помещение могло быть заключено в строительные материалы. Какое-время оба детектива молча взирали на величественный зал и огромные, украшенные цветными витражами окна. При входе Фабель и Вагнер прошли мимо невысокого плотного мужчины с копной светло-соломенных волос и пышными усами, одетого в пуховик. Очки были сдвинуты на лоб, и он смотрел вверх, недоуменно разглядывая панель витража. В одной руке он держал ручку и толстый блокнот, а в другой — путеводитель.

— Извините… — обратился он к ним по-английски, когда они проходили мимо. — Не могли бы вы сказать… этот герб там наверху… видите…

— Наверное, он принадлежит какой-нибудь богатой купеческой семье Кёльна, — пояснил Фабель.

— Это очень странно, — озадаченно произнес мужчина и улыбнулся. — Это совершенно точно… все всякого сомнения… носорог! Но в путеводителе написано, что эта панель была установлена в Средние века. Я всегда полагал, что в те времена в Германии об этом ничего не могли знать…

— Вы испанец? — поинтересовался Фабель, владевший благодаря матери английским как родным и легко различавший разные акценты.

— Я живу в Испании, но сам мексиканец. Меня зовут Пако, — ответил турист и широко улыбнулся. — Я писатель, и такие вещи меня интересуют. — Он восхищенно покачал головой. — Это просто удивительный город!

— Боюсь, что вы обратились не по адресу. Я сам из Гамбурга…

— А может, это семья торговала с Африкой, — предположил Вагнер. — Но Кёльн был основан римлянами и имел связи со всеми уголками империи. Он всегда был центром торговли для остальной Европы и для мира. Однако боюсь, что тоже вряд ли смогу объяснить, откуда здесь носорог.

— Все равно спасибо, — поблагодарил турист.

Они уже собирались уйти, как вдруг Вагнер остановился.

— Вообще-то у меня есть возможное объяснение.

— Правда?

— Еще с языческих времен для представления разных аспектов жизни Христа широко использовался символизм. В Средние века особой популярностью пользовались собрания басен, сказок и аллегорий о животных, а Христа или его воскрешение из мертвых часто обозначали разными экзотическими животными. Так, для представления воскресения часто прибегали к финикийскому мифу о птице феникс и изображению пеликана.

— Но почему пеликана? — удивился Фабель.

— Тогда считалось, что пеликаны разрывали себе грудь, чтобы накормить потомство.

— А носорог? — поинтересовался турист.

— Носорог был символом гнева Господнего, заслуженной кары.

— Очень интересно, — заметил турист. — Спасибо.

Фабель и Вагнер оставили его у витража продолжающим разглядывать удивительное изображение и качать головой.

— Я поражен вашей эрудицией, — признался Фабель с улыбкой.

— Я родился и вырос в очень религиозной католической семье, — пояснил Вагнер. — А это не проходит даром.

Фабель и Вагнер уселись на церковную скамью под одним из огромных витражей, сквозь который солнечные лучи отбрасывали на каменный пол красные, зеленые и синие пятна.

— Потрясающе, правда? — сказал Вагнер. — Вы знали, что Кёльнский собор оставался самым высоким зданием мира до конца девятнадцатого века? По-моему, он уступил первенство только Эйфелевой башне.