Сергей Журавлев - Ниже – только вверх. Книга 2. Детонатор

– А почему собака лежала на продуктах? Наверное, сначала сама грелась, пока еда была теплой, а потом не давала им замерзнуть? – заметил Юрий.

– А ты, паря, смекалистый! Давайте быстрехонько кушайте, пока не задубело. Чем богаты – тем и рады.

Молодежь принялась уплетать нехитрую снедь. Митрич свинтил крышку термоса, отлил из него парующей жидкости и подал Лизе:

– Пей, это чай на травах…

Закончили трапезу, заняли свои места в санях. Юра и Лиза придвинулись поближе к Шайтану. Пес приветливо завилял хвостом и положил голову юноше на ногу.

– Пошла, родимая! Домой!.. – крикнул Митрич.

Снег захрустел под полозьями, и сани заскользили по лесной дороге. Лошадка трусила размеренной рысью. Время от времени до седоков доставали комья снега, вылетавшие из-под ее копыт. Морозный ветерок, создаваемый движением саней, облюбовал путников и развлекался, щипая их за щеки.

– Хотите, я вам кое-чего поведаю из своей жизни? – спросил Митрич.

– Да! – дружно ответили юные супруги.

– Дело было так… – начал рассказ лесник. – Был я тогда много моложе вас. Наша семья жила в доме деда. Бабушка моя была женщина добрая, работящая. Как-то в августе взялась она переливать вишневую наливку из больших бутылей по пол-литровым. Слив жидкость, она выкладывала ягоды в марлю, отжимала остатки, а жмых ссыпала в ведро. Наполнив ведро, попросила меня вынести содержимое в выгребную яму. Я ухватился за дужку двумя руками и потащил ведро. Но как только я вышел из поля зрения бабули, сразу попал под наблюдение петуха. А мы с ним, сколько себя помню, находились в состоянии необъявленной войны. Завидев меня, петушок расправил крылья и на всех парах кинулся ко мне. Едва я успел увернуться от первого нападения, как петух подпрыгнул и со всего маху ударил шпорами по ведру, а крыльями по моим ушам. Ведро выпало из моих рук и, завалившись на бок, громыхая, покатилось по земле. Испугавшись, петух отскочил к сараю, где, сбившись в кучу, за происходящим наблюдали упитанные цыплята и старые хохлатки. Оконфузившийся перед публикой «орел» встрепенулся и снова нацелился атаковать меня, но я схватил ведро и убежал в дом. Бабушка вновь наполнила ведро жмыхом и отправила меня к выгребной яме. Я взял отходы, вышел во двор и, спрятавшись за угол дома, осмотрелся. Ни петуха, ни кур, ни рассыпанного жмыха во дворе не было видно. Быстренько высыпав отходы, я вернулся домой, где меня уже ждала краюха хлеба, намазанная вареньем. Схватив бабушкино угощение, радостный, я убежал гулять с ребятами на луг.

Вернувшись вечером домой, застал такую картину: во дворе в большом тазу заплаканная бабка мыла куриные перья, а возле нее стояли дед, мама и отец.

– Что случилось, старая? – спрашивал дед, не скрывая волнения.

– Ой, горе ж мое, горе! Куры грибов наелись, – тех, что проросли на навозной куче. Все начисто подохли!.. Вот, чтобы добру не пропадать, я их ощипала. Хоть перья на подушки сгодятся…

Взрослые заохали, заахали. Один я обрадовался, что забияка петух сгинул. Ночь прошла, как обычно: комары зудели, собаки лаяли. Утром бабушка вышла готовить завтрак. Вдруг в сенях раздался страшный грохот, и в дом с криками влетела моя мать. Она непрерывно крестилась и причитала.

– Ты чего, оглашенная!

– Ага… Вы б еще не так переполошились! Иду я «до ветру» и вижу, из тумана появляется привидение нашего петуха. Идет, пошатывается, а потом остановился да как закукарекает! И тут с навозной кучи, одна за другой, стали вставать куры и идти ко мне. От такой картины я в одно мгновение облегчилась на месте и прибежала сюда…

Вся семья высыпала во двор. Покачиваясь из стороны в сторону, к хлеву брели совершенно голые куры и цыплята. Во главе «процессии» вышагивал петух. Его такое же голое и голубоватое, как у курей, тело украшало одно-единственное обломанное перо.

Дед схватил одного цыпленка, оглядел и спросил у бабки:

– Ты вчера хвалилась, что наливку по бутылкам разлила. А жмых куда выбрасывала?

– Ой, батюшки, неужто они пьяных ягод наелись?! Глупая я баба! Зазря всех курей раздела!..

Молодежь рассмеялась, живо представив себе голых курей. Но смеялись они недолго, потому что лошадь, заржав, перешла на галоп. Шайтан, встав на четыре лапы, залаял в сторону чернеющего в закатных лучах леса. Лесник натянул вожжи, придерживая лошадь.