Александр Варго - В моей смерти прошу винить… (сборник)

«Надо же, паршивцы! А им почти удалось. – Он улыбнулся. – Удалось!»

Сергей поднял с пола альбом и снова открыл первую страницу. Черно-белые снимки напомнили ему о былом величии. Да, его почитали родители, его уважали коллеги, его любили дети. А уж как он их любил.

Он вынул из уголков начавший желтеть снимок. Человек, впервые видящий эти фотографии, с трудом различил бы людей, изображенных на ней, но Сергей Иванович знал, кто стоит у реки. Это был он сам сорок лет назад в окружении своих учеников. Мальчишкам тогда было лет по двенадцать. Середа закрыл глаза и предался приятным воспоминаниям. Прекрасное было время.

Стук в дверь выбил его из мира, полного щебетания птиц, запахов травы и цветов. Он, все еще улыбаясь, открыл глаза.

– Славные были деньки, – произнес старик и пошел открывать.

Во дворе стояли дети. На них не было масок. Ни пластмассовых, ни тех, что так были похожи на лица покойников.

«Паршивцы. Милые паршивцы». – Середа улыбнулся еще шире.

Они молчали и, не моргая, смотрели на улыбающегося старика. Сергей Иванович увидел, что ни у одного ребенка в руках не было никакого пакета. Но его больше удивила тишина, повисшая над ними. Ни птички, ни машины, даже бесконечно лающие бродячие собаки вдруг затихли.

«Куда делось их «кошелек или жизнь»? Наверное, им нужна только моя жизнь», – подумал в шутку старик, но улыбка с лица начала сходить.

– Я знаю: кошелек? – начал разговор бывший преподаватель.

Последующее повергло его в шок. Все десять (или двенадцать?) как один замотали головой, не соглашаясь с предложением учителя.

– Жизнь? – плохо соображая, что делает, спросил пенсионер.

Вместо ответа на бледных лицах появились улыбки.

Сергей Иванович сидел, закутавшись в стеганое одеяло, и затравленно смотрел на окно, выходящее во двор. На улице уже начало темнеть, тем самым ухудшая и без того хреновое состояние заслуженного учителя.

Пустая бутылка валялась у кресла. Сергей взял еще одну. Старик не пил, так, иногда на Новый год да на День учителя, но спиртное в доме держал. На всякий случай. Похоже, что сейчас как раз тот самый случай. Он налил и выпил. Дрожь не уходила.

Сергей прекрасно понимал, что расплата ждет любого, кто нарушит закон, но это должно было произойти не так. Не так, черт возьми! Его должны были арестовать, а он стал бы требовать адвоката. Ему должны были предъявить обвинение, а он хранил бы молчание. Его судили бы, даже, может быть, посадили на пожизненный срок, но не было бы всего этого. Не было бы мертвых детей вокруг дома.

Первой жертвой был Миша Кудрин. Тот курносый малец, который назвал его старым жмотом. Сергей Иванович затянул его к себе домой под предлогом обмена марками. Середа с детства увлекался филателией, вот и сгодилось.

Сейчас, дрожащий и пьяный, он не походил на того самца, изнасиловавшего наглого подростка. Когда Сергей Иванович отказался менять непогашенную марку 1925 года выпуска на шесть вполне неплохих, Миша улыбнулся и, попрощавшись, пошел к двери. Все бы этим и закончилось, но пацан прошептал эти два слова. «Старый жмот!» Сергей не считал себя старым ни сейчас, ни уж тем более тогда, в двадцать семь лет. Старик уже не помнил, как это произошло. Он пришел в себя, когда кончил и его член бесполезно обмяк. Мальчишка лежал перед ним голый и мертвый.

«Старый жмот?! Старый трахнутый насильник и убийца, вот кто ты!»

Старик посмотрел на черно-белые снимки, рассыпанные у ног. Сергей нашел ту самую фотографию, где был он, Мишка и еще несколько ребят. Здесь Кудрин выглядел точно так же, как и еще час назад, когда он с друзьями произносил: «кошелек или жизнь». Середа знал, что это невозможно. Пацан мертв! И зарыт в его огороде около тридцати лет назад.

Сергей Иванович больше никого из своего поселка не убивал. Он выезжал в соседнюю область. Приманкой для подростков были все те же марки. Дальнейшее происходило по одному и тому же сценарию. Чертовому сценарию, в котором хеппи-энд был только для Сергея Ивановича Середы. Так оно и было до сегодняшнего дня.

Сколько их было? Он знал точную цифру, но сейчас не смог ее вспомнить. Десять? Пятнадцать? Нет.

Сергей привозил их сюда, в этот небольшой домик на окраине поселка. Тут и днем-то было не особо людно, а ночью и вовсе ни души. Ему все сходило с рук. Черт возьми, все! Ничто так не дарует вседозволенность, как безнаказанность. Долбаная свобода, подаренная халатными стражами порядка, безразличными прохожими, видевшими, как он усаживает в свою машину подростков. А ведь он на своей «копейке» проездил до самой старости (и своей, и машины). Ее «полуразложившийся труп» до сих пор гнил на заднем дворе.