Жан-Кристоф Гранже - Кайкен

Фрейд говорил, что кошмар «представляет собой неприкрытое исполнение вытесненного желания». [16] Фрейд 3. Введение в психоанализ. Лекция 14. Перевод Г. Барышниковой. Пассан считал венского психолога истинным гением, но иногда тот нес несусветную чушь. Окровавленные камни, блестящие мускулы, огромные глаза, вырывавшиеся из промежности Наоко: какое уж тут вытесненное желание.

Порт-де-Шампере.

Пассан свернул на обочину, пробираясь вдоль вереницы машин. Дома, на улице Клюзере, он оставил несколько человек, предварительно все тщательно осмотрев, затем вернулся в свою берлогу в Пюто. Наоко осталась в оскверненном жилище. За школой с сегодняшнего дня было установлено полицейское наблюдение.

Видение жены, стоящей перед воротами, вызвало во рту странный привкус. Один вопрос раскаленным гвоздем буравил нервы Пассана: любит ли он еще Наоко? Точно нет. Но у него не остается выбора, она давно стала частью его самого. Она — его семья.

Порт-де-Клиши.

Пассан был сиротой и всегда рассчитывал только на себя. Он укрепил свое тело, обогатил разум, придумал для себя правила, ограничения, ценности. Когда он встретил Наоко, ему пришлось научиться делить с ней эту твердыню. У японки был закаленный характер, но она не перестала быть хрупкой и уязвимой. Ему понадобилось время, чтобы включить ее в свою систему выживания, но постепенно они на пару образовали настоящую боевую машину.

Порт-де-Клиньянкур.

Когда родились мальчики, пришлось все начинать сначала. Снова обособленность, снова незащищенность. Он был Синдзи. Он был Хироки. Несмотря на все старания, Пассан опять стал ранимым, пугливым существом. Как все родители, отныне он жил в постоянном страхе, ночью просыпался из-за пустяка. Или его будил кошмар: Хироки упал с лестницы, Синдзи не справился с диктантом, кто-то из них рыдает за закрытой дверью, а он ничего не может поделать. Ночью он открывал глаза, потный от тревоги, видел очертания табельного оружия в кожаной кобуре и ощущал всю глубину своей беспомощности.

Порт-де-ла-Шапель.

Теперь кошмар обернулся реальностью, угроза приобрела конкретные очертания. Прежде чем в изнеможении рухнуть на кровать, Пассан сделал еще кучу звонков, прощупал почву, встряхнул начальство, проверяя, не поступало ли сведений о побеге или необычном происшествии. Конечно, ничего такого не случилось. Впрочем, он и не нуждался в других зацепках.

Преступление было подписано — зародыш ясно указывал на Гийара.

Форт-д’Обервилье.

Съехав с магистрали, Пассан оказался в лабиринте перестроенного квартала: тот уже ничем не напоминал прежнюю промышленную целину, утыканную ветхими складами и закрытыми заводами. Теперь это была гигантская коммерческая зона на американский лад. Недостроенный торговый центр «Милленер» уже вздымал свое знамя, словно тут вы вступали в царство досуга и потребления. Здесь, среди едва начавшихся строек, грубых бетонных коробок и недавно возведенных зданий, казалось, что квартал то ли слишком рано открылся, то ли слишком поздно завершил работу.

Ничего не различая под проливным дождем, Пассан предпочел выключить сирену, чтобы не усиливать общий хаос. Кругом — развилки с одним и тем же указателем «Другие направления». Проезжие пути тянулись вдоль незавершенной трамвайной линии, площадки и стройки множились на глазах. Пассан кое-как прокладывал себе дорогу в этой неразберихе.

Если верить навигатору, до намеченной цели оставалось несколько шагов. Сперва он заехал домой, чтобы выгрузить свои вещи после отъезда Наоко, и кое-что там прихватил.

Лента ограждения все еще окружала сад, а охрану из полицейских в форме его появление нисколько не удивило. В конце концов, он здесь у себя дома.

Авеню Виктора Гюго. Пассан сдал налево и пересек встречную полосу, заставив затормозить ехавшие по ней машины. У парковки автосалона «Ферия» резко затормозил, взвизгнув покрышками. «Субару», все еще заляпанная грязью Стэна, отразилась в витрине, вгрызаясь в сверкающие хромом модели, что были выставлены на продажу. Пассан заглушил мотор и выскочил из машины, словно черт из коробки.

Обогнув ее, он открыл багажник, после секундного колебания выхватил оттуда топор. Годами он применял на практике свой собственный девиз: «Лучшая идея — всегда худшая». Он не собирался нападать на Гийара, а всего лишь выплеснуть накопившуюся злость на несколько капотов и ветровых стекол. Идя к витрине, он увидел за стеклом продавцов в безупречных костюмах и отглаженных галстуках: они узнали его и уже все поняли.