Жан-Кристоф Гранже - Кайкен

— Я хотела кое о чем с вами поговорить.

— Мне некогда!

— Вчера, когда мы беседовали, кое-что в ваших словах меня заинтересовало, — продолжала она, не обращая внимания на его нервозность.

— Что? Что такого я мог сказать?

— Вы упомянули своих детей.

Это его удивило. При чем здесь Синдзи и Хироки? Он вдруг почувствовал, что в больничном коридоре нестерпимо жарко.

— Ну и что?

— Они родились от вашего первого брака?

— Нет, а что? К чему эти вопросы?

— Они у вас приемные?

— Почему вас это интересует? Объяснитесь, черт побери!

В поведении врачихи в первый раз проскользнула неуверенность. Она стояла, опустив голову, и изучала пол у себя под ногами.

— Вы сказали или слишком много, или слишком мало. — Пассан шагнул к ней, сжав кулаки, но женщина даже не шевельнулась. — Говорите, — сквозь зубы прошипел он.

— Слушайте. Карту вашей жены заполняла я. Анализы крови, ультразвук, рентген… Если я в чем-то и уверена, так это в том, что эта женщина никогда не рожала.

— Что?

— Она не способна к деторождению. — Врачиха развела руками, показывая, что она тут ни при чем. — У нее врожденная деформация внутренних органов. Синдром Майера-Рокитанского-Кюстера-Хаузера…

Пассану показалось, что он стоит на самом краю пышущего кипящей лавой вулкана. Но несмотря ни на что, он сделал шаг вперед. Врач отступила.

— А точнее?

— У нее нет матки.

Чтобы не упасть, ему пришлось опереться спиной о стену.

— Рейс «Японских авиалиний» улетел двадцать минут назад. Наоко на борту, вместе с Синдзи и Хироки. Ничего не поделаешь. Мы их даже на таможне арестовать не можем, у нас нет соответствующих соглашений с Японией…

Пассан мчался по направлению к площади Республики. Голос Фифи раздавался в трубке откуда-то издалека, словно с другого конца света. Их разделяло огромное расстояние. Такое же огромное, как то, что до сих пор отделяло его от правды. Сердце колотилось, отстукивая по сто двадцать ударов в минуту. Он задыхался.

При этом машину он вел ровно и без толчков. От него не осталось ничего — ни мужа, ни отца, ни мужчины. Но остался сыщик.

— Прокурора предупредил? — ледяным голосом спросил он.

— Ты же сказал, что сам с ним разберешься.

— Ну и ладно. Тогда никому ничего не говори.

— А постановление о международном розыске?

— Сам же говорил: это ничего не даст. Мусор перед моей дверью, мне и убирать.

Оливье миновал здание комиссариата на улице Лувра и нырнул в тоннель Центрального рынка. После солнца — сумерки…

— Что там у тебя? — спросил Фифи. В его голосе страх боролся с любопытством.

— Вот что мне надо. — Пассан пропустил вопрос мимо ушей. — Добудь детализацию всех звонков с мобильника Наоко. И проверь мобильники пациентов из соседних палат в больнице Дебре.

— Зачем?

— Она не вчера на свет родилась. Знает, что мы проверим ее телефон. Узнай номера медсестер и телефонных кабин в здании больницы. Выясни, есть ли у них компьютеры с выходом в Интернет. Найди все, что имеет связь с внешним миром!

— Можешь объяснить, что конкретно ты ищешь?

Пассан снова выбрался на солнце. Яркий свет хлестнул в лицо. Улица Тюрбиго, практически безлюдная. Ну да, сегодня же воскресенье — для всех, кроме него. Он чувствовал, что вплотную приблизился к цели.

— Она забронировала билеты на самолет из больницы, — наконец выдавил он из себя.

— Ну и что? У нас же есть номер рейса.

— Я почти уверен, что она общалась с кем-то еще.

— С кем?

— С убийцей.

— Ты что, думаешь…

— Вся эта история изначально связана с ее прошлым. Так что давай шевелись. Перезвонишь мне.

Он затормозил перед домом номер 136. Машинально бросил взгляд в зеркало заднего вида. То ли от перенесенного шока, то ли от тревоги, но собственное лицо показалось ему осунувшимся, щеки ввалились. Ожоги болели нестерпимо. Он проглотил таблетку, подаренную Фифи, уже не боясь, что заснет.

Пассан бросился к подъезду. Домофона нет, только замок для электронного ключа. Как-то раз он уже заходил к Изабель Заккари — они тогда арестовали убийцу благодаря анализу ДНК и устроили скромную полицейскую вечеринку: теплое шампанское, негодяй за решеткой… Навсегда утраченная невинная жизнь.

Он помнил квартиру — просторную, рассчитанную на большую семью. Повсюду валялись детские игрушки. Тогда он чуть ли не в первый раз увидел в Заккари живого человека — жену и мать троих детей. И понял, что в ее жизни есть и другие занятия, кроме как собирать в пластиковые пакеты окровавленные ворсинки ковра и корпеть над анализом засохшей слюны.