Карин Фоссум - Глаз Эвы

— С каких пор тебя стала интересовать еда? — спросил он неожиданно. — Ты же обычно ничего, кроме хлеба, не ешь.

— Может, я начинаю, наконец, взрослеть. Да не знаю, просто захотелось почему-то. И вообще: каша и вино плохо сочетаются.

— Ерунда. Хорошая ржаная каша, да еще со шкварками, и если хорошо посолить, да красного винца, — вот это объедение!

— Я поеду к Лоренцену, там хорошее мясо. Еще что-нибудь хочешь?

— Разве что вечную молодость, — хмыкнул он.

Эва наморщила лоб. Она не любила, когда он так говорил.

Как ни в чем не бывало, она попросила взвесить ей полкило вырезки.

Продавщица за прилавком имела исключительно цветущий вид, на руках у нее были одноразовые перчатки, она решительно ухватила солидный кусок мяса, темного, цветом напоминающего печенку. Неужели вырезка действительно так выглядит?

— Вам куском или порезать?

Она уже занесла нож.

— Не знаю… А как лучше?

— Тонкие куски. Дождитесь, когда масло станет темно-коричневым, а потом быстро опустите их на сковородку. Очень ненадолго. Представьте, что надо пробежать босиком по только что уложенному асфальту. И ради бога, только не жарьте!

— Не думаю, что моему отцу понравится сырое мясо.

— А вы его не спрашивайте, просто делайте, как я сказала.

Она неожиданно улыбнулась, и Эва была совершенно очарована этой толстой теткой в белой нейлоновой куртке с очаровательной маленькой сетчатой шапочкой на голове. Наверняка это просто правило гигиены, но такой головной убор похож на маленькую королевскую корону, решила она, а королевство — это мертвое мясо на прилавке, именно тетка и правит.

Продавщица взвесила мясо, прилепила ценник, проделала это нежно, как будто накладывала повязку на рану. Сто тридцать крон, просто невероятно. Эва еще немного погуляла вдоль прилавков, набирая в корзинку какие-то мелочи, лучше будет просто засунуть их в холодильник, ни слова не говоря отцу, а то он не возьмет. Козий сыр, печеночный паштет, две упаковки самого лучшего кофе, сливочное масло, сливки. Печенье с наполнителем. И тут ее словно озарило, и она ухватила три пары мужских трусов со штатива «Ла Моте». Оставалось только сунуть их в ящик его комода и надеяться, что он их будет надевать. У кассы она взяла коробку конфет «Моцарт», два еженедельных журнала и блок сигарет. Итоговая сумма ошеломила ее. Но она решила, что все старые люди должны иметь право на корзинку с таким содержимым, хотя бы по пятницам, должны же у них быть хоть какие-то маленькие радости на закате жизни. А молодые могут и кашу поесть, подумала она, расплатилась, положила пакеты в машину и поехала назад.

— А как ты думаешь, почему он это сделал? — спросил отец, жуя нежное мясо.

— Что?

— Убил ее. В постели и все прочее.

— Господи, почему тебя это так интересует?

— А тебя нет?

Эва немного помолчала, пережевывая мясо, больше для вида, она вполне могла его проглотить и так.

— Ну, в какой-то степени. Но почему ты спрашиваешь?

— Меня вообще интересуют темные стороны человеческой жизни. А ты художница, неужели тебе не интересно? Жизнь, исполненная драматизма, и все такое?

— Но тут дело совершенно особенное. Та среда, в которой она вращалась… Я ее не слишком хорошо знаю.

— Похоже, она была одного возраста с тобой.

— Да, и к тому же не слишком умна. Заниматься таким делом — не самая удачная затея. Наверняка думала только об одном: о том, как бы заработать как можно больше денег в рекордно короткий срок. Да еще и налоги не платить. Поссорилась с клиентом из-за чего-то, и пошло, и поехало.

Эва наполнила вином отцовский бокал и обильно полила соусом кусок мяса у него на тарелке.

— Знаешь, такие люди, они как будто переступают какой-то порог, — задумчиво заметил отец. — Я часто думаю о том, что это за порог, что он означает. Почему кто-то может его переступить, а другим и в голову подобное никогда не придет.

— На самом деле могут все, — уверенно сказала Эва. — Все во власти случая. И, кстати, они тоже не переступают. Они скользят над ним, над этим порогом. И видят его, только оказавшись по другую сторону, а тогда уже слишком поздно.

«Слишком поздно, — подумала она удивленно. — Я украла целое состояние. Я действительно сделала это».

— Знаешь, я однажды ударил одного типа на работе, — неожиданно признался отец. — Он был ужасно злобный и гнусный. На редкость отвратительный был тип. И вот после этого он меня так зауважал, как будто ничего не имел против того, что я его стукнул. Я никогда этого не забуду. Это был один-единственный раз, когда я кого-то ударил, но в тот момент выхода у меня не было. Я был в такой ярости, чувствовал, что просто сойду с ума, если не дам ему по морде, помню, мне казалось, что у меня внутри все закипело.