Карин Фоссум - Не оглядывайся!

— Ты проверял? — ухмыльнулся Скарре.

Сейер отпил виски и кивнул.

— Я нашел там только несколько клещей. Как думаешь, это что-то значит?

— Очевидно, это, метафорически выражаясь, некий предмет, за который мы забыли заглянуть. Что-то, что находится у нас перед глазами все время, но о чем мы не подумали. Сон — это, определенно, предупреждение. Теперь дело только за тем, чтобы найти стул.

— Да, стул — это такое дело… Нельзя запускать. — Он от души посмеялся над собственной шуткой — редкий случай.

— Я надеялся, что у тебя есть туз в рукаве, — сказал Скарре. — Не могу смириться с тем, что мы в тупике. Проходят недели. Папка Анни растет как на дрожжах. А ты — тот, кто приходит с советом.

— В каком смысле? — опешил Сейер.

— Твое имя, — улыбнулся Скарре. — «Конрад» значит: «тот, кто приходит с советом».

Сейер уважительно приподнял бровь.

— Откуда ты знаешь?

— У меня есть книга. Я обычно открываю ее, когда на моем пути встречаются разные люди. Это замечательное времяпрепровождение.

— Что значит «Анни»? — быстро спросил он.

— Красивая.

— О боже. Ну что же, именно сейчас я не достоин своего имени. Но ты не должен терять мужества, Якоб. Кстати, что значит «Хальвор»? — с любопытством спросил он.

— «Хальвор» значит «Охранник».

«В первый раз он назвал меня Якобом», — удивленно думал Скарре.

Солнце стояло низко, его лучи наискосок пересекали уютную веранду и празднично собирались в углу — здесь было так тепло, что они скинули куртки. Они ждали, пока нагреется гриль. Пахло углем, жидкостью для розжига и лимонной мятой от ящиков на веранде — Ингрид только что помыла их.

Сейер сидел, держа на коленях внука, и качал его, пока не заболели бедра. Он всегда чувствовал смутную печаль, когда сидел так с Матеусом на коленях, и в то же время вниз по спине разливалось что-то вроде физического удовольствия. Через несколько коротких лет мальчик вырастет, и голос его погрубеет.

Ингрид встала, подняла с пола деревянные башмаки и постучала ими три раза. Потом вдела в них ноги.

— Зачем ты так делаешь? — поинтересовался он.

— Просто старая привычка, — улыбнулась она. — Из Сомали.

— Но ведь у нас тут нет змей и скорпионов?

— Это становится своего рода навязчивой идеей, — рассмеялась она, — от которой я не могу избавиться. К тому же у нас есть осы и гадюки.

— Ты думаешь, гадюка может залезть в ботинок?

— Не имею ни малейшего представления.

Он прижал внука к себе и понюхал ямку у него на затылке.

— Покачай еще, — попросил тот.

— У меня устали ноги. Если ты найдешь книгу, я тебе ее почитаю.

Матеус спрыгнул с коленей деда и бросился внутрь дома.

— А вообще как дела, папа? — вдруг спросила дочь тонким, детским голосом.

«Вообще», подумал он. Это означает на самом деле, как дела на самом деле, что у него глубоко внутри, в глубине скорлупы? Или Ингрид просто интересуется, не произошло ли с ним чего-нибудь. Не нашел ли он себе, например, подружку или, может быть, влюбился в кого-то. Нет. Он не мог себе этого позволить. Это отняло бы у него все силы.

— Ничего, спасибо, — ответил он, стараясь выглядеть как можно более невинно.

— Тебе не кажется, что дни становятся длиннее?

Почему она настолько осторожна? Он начал понимать: она пытается на что-то ему намекнуть.

— У меня много дел на работе, — сказал он. — К тому же у меня есть вы.

Эти последние слова почему-то заставили Ингрид перемешивать салат энергичнее.

— Да, — сказала она наконец. — Но знаешь, мы подумываем о том, чтобы снова поехать на юг. На какое-то время. В самый последний раз, — быстро добавила она и взглянула на отца с нескрываемым чувством вины.

— На юг? — Казалось, он смакует это слово. — В Сомали?

— Эрик получил запрос. Мы еще не ответили, — быстро сказала она, — но мы серьезно об этом думаем. И о Матеусе. Мы бы так хотели, чтобы он немного посмотрел страну и, может быть, выучил язык. Если мы поедем в августе, то будем дома к началу школьных занятий.

Три года, подумал он. Три года без Ингрид и Матеуса. Домой только на Рождество. Письма и открытки, а внук каждый раз намного выше, на год старше, резкими рывками.

— Я не сомневаюсь, что вы должны поехать на юг, — ответил он, четко расставляя ударения, стараясь, чтобы его голос не дрожал. — Ты же не считаешь меня помехой? Мне еще не девяносто лет, Ингрид.

Она слегка покраснела.

— Я думаю еще и о бабушке…

— Я о ней позабочусь. Ты скоро превратишь салат в мусс, — предупредил он.