Виктория Платова - Инспектор и бабочка

– Вспомни хорошенько, что сказал тебе тот тип.

– Он спросил, не знаю ли я парня по имени Виктор.

– И все? Фамилию он не называл?

– Нет. Но я сразу понял, о ком идет речь. Виктор здесь один.

– А потом?

– Потом спросил, где он живет.

– Он не знал точного адреса?

– В руках у него была маленькая бумажка, он все время в нее пялился.

– Тот тип… Он был похож на парней, которые шляются по набережной?

– Черномазых барыг со всякой фигней? Нет.

– А на кого он был похож?

Лицо цыганского засранца выражает страдание: очевидно, интенсивная умственная деятельность дается ему с трудом.

– Он был похож на черномазого, – изрекает, наконец, мальчишка. – У которого водятся денежки. И в каждом кармане по лопатнику.

При первой встрече с Исмаэлем сходные, хотя и не столь вульгарные мысли промелькнули у самого Субисарреты, а еще он подумал о принце крови.

– И что? Ты, должно быть, облегчил его лопатники на пару-тройку монет?

– Нет, – в голосе засранца не слышно сожаления. – К такому за просто так не подъедешь…

А к полицейскому инспектору, значит, можно?.. Икер испытывает совершенно иррациональное желание удавить засранца. Но вместо этого ограничивается вопросом:

– Это еще почему?

– Потому. Связываться с таким – себе дороже.

Цыганские засранцы вне зависимости от возраста – отличные психологи. Разбираться в людях, пусть и интуитивно, – основное условие выживания во враждебном мире. Очевидно, чистюля Исмаэль в глазах мальчишки – намного более серьезная фигура, чем полицейский инспектор Субисаррета; но на чем зиждутся подобные умозаключения?.. Исмаэль – вежливый и воспитанный молодой человек, талантливый саксофонист, от него не исходит никакой опасности. Неужели чумазый щенок увидел в нем что-то, что оказалось скрыто от Икеровых глаз?

– Значит, себе дороже. А со мной…

– Вы просто фараон, – неожиданно заявляет щенок, дернув себя за ухо.

– Откуда ты знаешь? – Субисаррета так удивлен, что невольно повторяет жест щенка.

– Фараонов я чую за километр. Скажете, нет?

– А тот тип? – недавнее желание прищучить мальчишку полицейским удостоверением растаяло, как дым. – Он не фараон?

– Он тот, кто не нравится фараонам. Кого фараонам отродясь не поймать.

Поймать самого мальчишку не составит большого труда, его и инспектора разделяет всего лишь несколько ступенек. Но сейчас Субисаррету занимает совсем не это. И даже не то, что засранец так быстро раскусил его. А вот что означают его слова – «отродясь не поймать»? До сих пор у Субисарреты и в мыслях не было «ловить» Исмаэля, хотя бы и на вранье. Он показался Икеру честным человеком, которому нечего скрывать. Абсолютно лояльным.

Контактным.

Гораздо более контактным, чем его русская спутница.

– На чем он приехал сюда?

– Уж точно не на автобусе.

– На такси?

Мальчишка пожимает плечами:

– Уехали они отсюда на Викторовой колымаге.

– Вдвоем?

– Я ведь уже говорил.

– Может быть, к ним подсел кто-то третий? Молодая женщина?

– Не было никакой женщины. Ни молодой, ни старой.

– А что они делали перед тем, как сесть в машину?

– Ничего. Вышли из подъезда и тут же укатили.

– А как вел себя Виктор?

– Не понял? – мальчишка снова дергает себя за ухо.

– Ну, может быть, он был взволнован? Испуган? Удивлен?

– Да нет. Виктор и есть Виктор. Он странный.

– Он вел себя странно?

– Он вел себя как обычно. Жрал свои конфеты, только и всего.

– В этом заключается странность? В конфетах?

Ум цыганского засранца безнадежно проигрывает интуиции, уж не подстегнуть ли его работу небольшим денежным вливанием? Взвесив все за и против и вспомнив презрительную кличку Фараон, Субисаррета решает воздержаться.

– А что он такого сделал, Виктор? – задавать вопросы намного проще, чем отвечать на них, вот мальчишка и решил облегчить себе жизнь.

– Ничего.

– А черномазый?

– Почему ты называешь Виктора странным?

– Потом сами поймете.

– Когда это «потом»?

– Мы пришли.

Квартира Виктора находится не на лестничной площадке четвертого этажа, куда выходят еще две двери, она расположена на полпролета выше. Огрызок лестницы упирается в деревянную высокую дверь, очень узкую, больше похожую на дверцу платяного шкафа.

«41-Б» выведено мелом на дверце. Мусора здесь даже больше, чем на главной лестнице, и он… выглядит каким-то несвежим. Как будто лежит здесь не одно десятилетие.

– Я пошел, – заявляет цыганский засранец.