Нельсон Демилль - Золотой берег

Итак, вчера в отеле «Плаза» Фрэнк пообщался с «сильными» его мира, с боссами и шефами его формирований. Теперь он встречается со своими служащими, набирает голоса, как политик перед выборами. Но, в отличие от политиков, он, судя по всему, никому ничего не обещал, а в отличие от книжного главаря мафии, никому не угрожал. Он просто «демонстрировал себя людям». Фрэнк знал, что делает.

У этого человека, я бы сказал, был природный инстинкт власти. Вероятно, он инстинктивно осознавал, что настоящая власть основывается не на терроре, не на слепой приверженности идее и не на абстрактной вере в необходимость организации. Настоящая власть основана на личной преданности, в данном случае — на личной преданности дону Белларозе со стороны продавца жареной колбасы, со стороны всех, с кем он сегодня встречался. Этот человек на самом деле был прирожденным харизматическим лидером — последним из рода великих донов.

Хотя Беллароза и являл собою воплощение зла, я все же сочувствовал ему, мне было искренне жаль человека, окруженного со всех сторон врагами. Ничего удивительного, я испытываю жалость и к гордому Люциферу, когда смотрю постановку «Потерянного рая», в которой непокорного ангела низвергают Бог и целая толпа ангелов-гермафродитов. Должно быть, в моей душе есть какой-то серьезный изъян.

Когда стемнело, мы отправились на Манхэттен. Нью-Йорк это город, в котором смешалось множество наций и языков, но у меня никогда не было ни возможности, ни желания знакомиться с их представителями. И тем не менее я должен признать, что знакомство с жизнью итальянской общины произвело на меня глубокое впечатление. Этот мир показался мне юным и умирающим одновременно.

— Мне раньше представлялось, что все эти итальянские обычаи ушли в прошлое, — заметил я, когда мы мчались по Манхэттену.

— Они и остались в прошлом, — подтвердил Беллароза, который сразу понял, что я хочу сказать. — Все это было в прошлом еще тогда, когда мой отец брал меня ребенком в компанию взрослых и они попивали свое вино и беседовали. Такие вещи всегда кажутся достоянием прошлого.

По-моему, старые иммигрантские культуры продолжают воздействовать на жизнь новых поколений этих иммигрантов, да и вообще на американское общество. Но самобытность их, тем не менее, иссякает по мере того, как люди растворяются в общей для всех культуре и, что еще более парадоксально, по мере того, как эти культуры заполняют вакуум, образующийся вследствие так называемого ослабления культуры белых англосаксов-протестантов. Но что еще не менее важно для судеб Америки, это то, что из глубины сцены все явственней выступают культуры новых иммигрантов. Что кроется за этим в будущем, ни я, ни Фрэнк не понимаем и не хотим понимать.

— Хорошо провел этот день? — спросил Фрэнк, когда мы подъезжали к небоскребам Манхэттена.

— Да, любопытно было посмотреть.

— Да. Понимаешь, иногда мне позарез надо поехать и встретиться со всеми этими людьми. Встретиться, поговорить. Когда я сижу в «Альгамбре», я чувствую себя отрезанным от мира. Так нельзя. Надо ехать и общаться. Даже если кто-то намеревается тебя пристрелить, пусть он сделает это на улице, а не в «Альгамбре». Понимаешь?

— Да, понимаю. Но разве на этот случай тебе нужен адвокат?

— Нет, мне нужен друг.

У меня на языке вертелось несколько вариантов саркастических реплик, но я промолчал. Молчание это говорило о многом.

— Я собираюсь произвести тебя в звание почетного итальянца. Джек Вейнштейн уже стал им. Как ты на это смотришь? — спросил Фрэнк.

— Я не против. Но не хотелось бы, чтобы наряду с этим я превращался бы в почетную мишень.

Он сделал вид, что улыбнулся моей шутке, но, как я заметил, шуток по поводу своего возможного убийства он не любил.

— Со всеми, с кем нужно, я поговорил, — сообщил Фрэнк. — Можешь не волноваться. Ты же обычный гражданский человек, им и останешься, — добавил он, чтобы успокоить меня.

Великолепно. И что, по-вашему, я должен доверять этим людям? Ладно, кажется почти все они являются членами Итальянского Винтовочного клуба и, в случае чего, попадут точно в цель, а не изувечат. Я на это очень надеялся.

Мы вернулись в отель «Плаза». Ленни и Винни были отпущены на ночь. Фрэнк и я заказали себе ужин в номер.

Мы ужинали и разговаривали — в основном об овощах и недвижимости. Я резал ножом свою отбивную и заодно размышлял, какой полной неизвестности и приключений стала бы моя жизнь, вонзи я сейчас этот нож в сердце Белларозы.