Нельсон Демилль - Золотой берег

Посвящается трем подающим надежды писателям — моим друзьям: Райану, Лорен и Алексу

Моя первая встреча с Фрэнком Белларозой произошла солнечным субботним днем в апреле. Это случилось в питомнике Хикса, услугами которого местные жители пользуются едва ли не сотню лет. Мы с ним катили свои тележки, нагруженные рассадой, удобрениями и тому подобной чепухой, по направлению к припаркованным на стоянке машинам. Он первым заговорил со мной:

— Мистер Саттер? Джон Саттер, если не ошибаюсь?

Я поднял голову и увидел человека в поношенных джинсах и синей рубахе. Сперва я принял его за служащего питомника, но когда разглядел получше, то понял, что не раз видел это лицо на фотографиях в газетах и по телевидению.

К сожалению, Фрэнк Беллароза отнюдь не из тех знаменитостей, с которыми приятно иногда столкнуться нос к носу. Нет, это знаменитость в чисто американском стиле. Говоря без обиняков, он — гангстер. В некоторых странах люди, подобные Белларозе, тщательно скрываются от глаз публики, в других они становятся обитателями президентских дворцов, в Америке же они просто живут, подчеркивая при этом, что относятся к особому, криминальному миру. Правда, их преступную деятельность невозможно доказать, и это ставит их в один ряд с обычными гражданами-налогоплательщиками. Беллароза — один из тех, кого имеют в виду прокуроры, когда предупреждают отпущенных под залог о недопустимости контактов с «известными лицами из преступного мира».

Итак, знаменитый представитель этого мира приближался ко мне, а я, убей меня Бог, не мог догадаться, откуда он меня знает, чего от меня хочет и зачем протягивает мне руку. Тем не менее, я пожал его руку и сказал:

— Да, я действительно Джон Саттер.

— Меня зовут Фрэнк Беллароза. Мы теперь с вами соседи.

«Что?!» Я изо всех сил старался сохранить невозмутимый вид, но уголок моего рта все же судорожно дернулся.

— О! — произнес я. — Это просто...

Это просто кошмарный сон.

— Да-да. Рад был встретиться с вами.

Таким образом, мы с моим новым соседом поболтали ни о чем пару минут, не забыв обратить внимание на сделанные покупки. Он приобрел саженцы помидоров, баклажанов, сладкого перца и базилика. В моей тележке были незабудки и ноготки. Мистер Беллароза посоветовал мне посадить еще что-нибудь съедобное. Я объяснил ему, что питаюсь ноготками, а жена — незабудками. Он счел это весьма забавным.

На прощание мы вновь обменялись рукопожатиями, не обговорив никаких планов нашей следующей встречи, и я сел в свой «форд» модели «бронко».

Встреча была самой что ни на есть обычной, но, включив зажигание, я внезапно испытал что-то вроде предчувствия надвигающихся перемен. Не скажу, что это предчувствие было хорошим. Скорее наоборот.

Из питомника я направился домой.

Возможно, читателю будет полезно получить кое-какие пояснения по поводу того района, в который Фрэнк Беллароза решил переселиться вместе со своей семьей. В двух словах: это лучший район в Соединенных Штатах, по сравнению с ним Беверли-Хиллз или Шейкер Хейтс просто убожество.

Это место и районом-то в привычном для нас смысле не назовешь. Точнее будет сказать, это созвездие вилл и особняков в колониальном стиле, разбросанных по нью-йоркскому Лонг-Айленду. Местные жители называют его Северным побережьем, а в Штатах и за их пределами прижилось название Золотой Берег, хотя даже торговцы недвижимостью произносят эти слова с придыханием и вполголоса. Это обиталище уважаемых семей, их уважаемых состояний. Здесь царствуют вековые вкусы и традиции. Здесь твердо знают, за кого надо голосовать, не говоря уже о том, кому может быть позволено владеть этой землей. Провинциальная джефферсоновская демократия здесь не в чести.

Нувориши, подыскивающие новое жилье и отдающие себе отчет в том, что собой представляет это место, испытывают вполне понятное смущение, когда на рынке недвижимости в результате чьего-то банкротства появляется одно из здешних роскошных владений. В таком случае новоявленный богач или отступает, отдавая предпочтение менее престижному Южному побережью, или идет на покупку, испытывая невыразимый трепет при мысли о собственном ничтожестве и ясно осознавая, что у новых соседей уже не разживешься рюмочкой «Джонни Уокера».