Нельсон Демилль - Золотой берег

Меня вместе с Белларозой проводили в комнатку на втором этаже, где к нам присоединились еще два священника и где нам подали кофе. Эти люди поглощают дикое количество кофе, но дело вовсе не в кофеине, а, видимо, в том, что за этим напитком они как бы причащаются, так же как христиане, разламывающие хлеб. Всюду, куда приходил Фрэнк Беллароза, к столу подавали кофе, а также какие-нибудь сладости.

Итак, мы пили кофе, болтали о том о сем, но только не о наших вчерашних проблемах с законом. Священники принадлежали к старой итальянской школе, по именам к ним не обращались, поэтому здесь не было глупостей с «отцом Чаком» или с «отцом Баззи». Но, с другой стороны, у них были такие сложные имена, отчества и фамилии, что все они мне казались кем-то вроде «отцов Парторе Каччиаторе». Поэтому я называл их просто отцами.

Старший из священников рассказывал о кознях епископа, на этот раз настоящего, который хотел закрыть собор, так как паства за последние годы значительно поредела и мало кто жертвовал на нужды храма. Святой отец деликатно объяснял нам, что латиноамериканцы, живущие в их квартале, считают, что монетка в десять центов, положенная в кружку для сборов, покрывает все расходы храма.

— Но поймите, старики из нашей округи не могут посещать другие храмы, — обратился ко мне этот священник. — Они хотят, чтобы именно здесь по ним отслужили погребальную мессу. И, конечно же, у нас есть бывшие прихожане, такие, как мистер Беллароза. Они будут очень огорчены, когда приедут сюда однажды и обнаружат, что двери храма заперты.

Старик, может хватит? Говори сразу, сколько нужно.

— Содержание собора обходится примерно в пятьдесят тысяч долларов в год, — прокашлявшись, сообщил наконец святой отец. — Эти деньги идут на отопление храма и на еду для пасторов.

После этих намеков я не полез в карман за бумажником, но сам дон, видимо не желавший порывать со своим приходом, выписал чек для пожертвований и положил его на стол лицевой стороной вниз.

Посидев еще несколько минут, мы распрощались и, получив благословение от святых отцов, покинули их.

— Никто не в состоянии так легко вытряхнуть из меня деньги, как католические священники, — завел разговор Фрэнк, очутившись на улице. — Мадонна, они сейчас облегчили меня на пятьдесят тысяч долларов! Что с ними делать? Ты знаешь?

— Просто говори им «нет».

— Да ты что? Как это я скажу им «нет»?

— Ты качаешь головой и говоришь: «Нет».

— Это невозможно. Они знают, у кого есть деньги, и заставляют его чувствовать себя виновным во всех смертных грехах. — Он хихикнул и добавил: — Знаешь, меня ведь крестили в этой церкви, так же как и моих родителей, и моих детей, здесь мы с Анной обвенчались, и Фрэнки тоже венчался здесь, здесь похоронены мой отец, моя мать...

— Понятно, — прервал его я. — У меня тоже есть своя церковь. Я жертвую на нее пять долларов в неделю и по десять на Пасху и на Рождество.

— У нас тут совсем другие обычаи.

Вместо того чтобы сесть в машину, Фрэнк обернулся и стал смотреть на жалкую церковь, на убогие улочки родного квартала.

— В детстве на ступеньках этой церкви мы играли в расшибалочку. Знаешь эту игру? — спросил он.

— Слышал.

— Ну вот. В эту игру играли дети бедняков. А вы во что играли? В гольф? — Он улыбнулся.

— Я играл на фондовой бирже.

— Да, — рассмеялся он. — Так вот, здесь мы играли в расшибалочку. Я и мои друзья... — Он замолчал, затем добавил: — Отец Кьяро, это самый старый из тех пасторов, с которыми мы только что разговаривали, обычно выходил из церкви и разгонял нас. А если ему удавалось поймать кого-то из мальчишек, он волок его за ухо в церковь и заставлял делать какую-нибудь грязную работу. Видишь эти ручки на дверях? Они бронзовые, но сейчас не поймешь, из чего они сделаны. Бывало, я их так отдраивал, что они блестели как золотые.

— Он все так же хватает тебя за шиворот, Фрэнк. Этот старый пастор не оставил своих привычек.

— Да. Сукин сын. — Он засмеялся.

— Как ты сказал?

— Так ругался мой отец, — пояснил Фрэнк. — Он произносил так: Су-у-укин ты сы-ы-ы-н.

— Понял. — Я попытался представить себе маленького толстяка Фрэнка на этих улицах, играющего в мяч, стреляющего из рогатки, встающего на колени на причастии и так далее. Мне нетрудно было вообразить все это, я сам люблю вспоминать свое детство. Это признак того, что до старости не так уж далеко, верно? Но для Белларозы это были не просто воспоминания. Я думаю, он предчувствовал, что посещает родные места в последний раз и должен позаботиться о соборе Святой Лючии, чтобы потом, когда придет его время, пасторы этого собора позаботились о нем. За последние годы в прессе публиковалось немало статей о священниках, у которых были проблемы из-за того, что они занимались похоронами людей вроде Фрэнка. Вероятно, его это беспокоило и даже пугало, так как он привык воспринимать церковь как посланницу Бога, который один вправе прощать грешных. Возможно, предвидя грядущие проблемы со своим отпеванием, он заранее подготавливался к своему концу. Так, во всяком случае, мне казалось.