Андерс Рослунд - Три секунды

Вернувшись из лечебницы (он ехал быстрее, чем ему казалось), Гренс направился прямиком в подвал полицейского участка, взял там четыре картонные коробки и, сам не зная зачем, прошел в служебный кабинет, который занимал, сколько себя здесь помнил. Немного постоял перед стеллажом возле рабочего стола. Там было собрано то немногое, что имело значение: кассеты Сив Мальмквист — он сам выбрал и записал на пленку песни; старые конверты с пластинками шестидесятых годов, все еще яркие; фотографии Сив, которые он сделал как-то вечером в Народном парке Кристианстада… вещи из времени, когда все было хорошо.

Эверт заклеил последнюю коробку, расстелил газету и принялся ставить коробки друг на друга.

— Ее больше нет.

Гренс сел на пол и уставился на бурую картонку.

— Слышишь, Свен? Она больше никогда не запоет в этом кабинете.

Отрицание, злость, скорбь.

Свен стоял за спиной шефа, глядя на его лысое темя; потом у него в голове пронеслись картинки: он ждет, а Эверт медленно покачивается взад-вперед, один в кабинете под огромной унылой лампой, ранним утром или поздним вечером, и голос Сив Мальмквист, — комиссар танцует, обняв воображаемую женщину. Свен подумал, что теперь будет не хватать этой бесившей его музыки, песен, которые он начинал напевать, сам того не желая, — сколько лет это было частью работы бок о бок с Эвертом Гренсом!

Ему будет не хватать этих картинок.

И как же будет весело, когда они наконец-то исчезнут.

Эверт шел по взрослой жизни на костылях. Анни. Сив Мальмквист. А теперь ему приходится ходить без подпорок. Вот он и ползает по полу.

Свен уселся на видавший виды диван для посетителей и стал смотреть, как Эверт поднимает последнюю коробку и ставит ее на две, уже стоящие в углу, как он раздражающе долго и обстоятельно заклеивает ее скотчем. Гренс вспотел, вид У него был деловитый, он подпихивал коробки ногами, и Свену хотелось спросить, как комиссар себя чувствует. Но это было бы ошибкой, заботой скорее о себе самом; то, чем Эверт сейчас занимался, и было ответом — он уже в пути, только сам еще об этом не знает.

— Что ты сделал?

Она не постучалась.

Просто вошла в кабинет и вдруг остановилась, обнаружив, что музыки нет и на стеллаже у стола зияет дыра.

— Эверт? Что ты делаешь?

Мариана Херманссон посмотрела на Свена; тот кивнул сначала на дыру, а потом на три поставленные друг на друга картонные коробки. Раньше, входя в этот кабинет, она всегда слышала музыку, ту, старую, Сив Мальмквист; Мариана плохо знала тогдашнюю музыку — за исключением Сив.

— Эверт…

— Ты что-то хочешь?

— Я хочу знать, что ты делаешь.

— Ее больше нет.

Херманссон подошла к пустой полке, провела пальцем по пыльным контурам, оставшимся после кассет, магнитофона, динамиков, после черно-белой фотографии певицы, фотографии, все эти годы стоявшей на одном и том же месте.

Вытянула комок пыли, спрятала в ладони.

— Ее больше нет?

— Нет.

— Кого?

— Ее.

— Кого? Анни? Или Сив Мальмквист?

Эверт наконец повернулся и посмотрел на нее:

— Херманссон, тебе что-то нужно?

Он так и сидел на полу, примостившись в углу между коробками и стеной. Гренс мучился от горя уже почти полтора года, впадая то в депрессию, то в бешенство. Сколько раз за эти жуткие месяцы Мариана посылала Эверта к черту, сколько раз потом просила прощения. Несколько раз она готова была все бросить, уволиться, лишь бы сбежать от озлобленности сломленного человека, которой конца не видно. Мариана уже начинала думать, что однажды он сломается окончательно, упадет и больше не поднимется. Но это лицо… теперь сквозь муку в нем читалась целеустремленность, решительность — где они были до сих пор?

Картонные коробки, зияющая на полке дыра — все это могло означать внезапное избавление от боли.

— Да. Мне кое-что нужно. У нас вызов. Вестманнагатан, семьдесят девять.

Эверт слушал, она это видела, он внимательно слушал ее. Мариана уже почти забыла, как это бывает.

— Расправа.

Пит Хоффманн выглянул в большое окно красивой квартиры. Эта, другая квартира на другой улице в центре Стокгольма, была похожа на первую — в обеих три бережно отреставрированные комнаты, в обеих — высокие потолки и светлые стены. Однако в этой квартире на отполированном паркете не лежал мнимый покупатель с большой дырой в одном виске и двумя дырами в другом.

Внизу, на широком тротуаре, нарядные, полные предвкушения люди шли на вечерний спектакль солидного театра, а рядом другие, возбужденные и словно бы чуть шаржированные, — выйдут на сцену, громко произнесут свои реплики и снова уйдут.