Андерс Рослунд - Три секунды

Хоффманн проделал эту операцию восемьдесят один раз подряд.

— Бензин?

Ежи открыл бутылку с очищенным бензином, полил бесцветной жидкостью крышки и стенки банок и хлопчатобумажной тряпкой размазал бензин по металлу. Еще спичка, еще огонь, синеватое пламя, которое он через десять секунд потушил тряпкой.

Все, отпечатки пальцев уничтожены.

Кровавые пятна — поменьше на обоях в прихожей, побольше на стенах в другом конце большой гостиной, еще больше на обеденном столе; самые большие растекались по полу вокруг перевернутого стула. Чем ближе к трупу, тем темнее и гуще становились пятна, а самым отчетливым было большое пятно на ковре, на котором покоилась безжизненная голова.

Гренс сидел так близко, что расслышал бы, шепни вдруг мертвец что-нибудь. Но безымянный мертвец молчал.

— Эверт, входное отверстие. Вот.

Нильс Кранц снимал на видео, фотографировал, ползал вокруг трупа на четвереньках; он был одним из немногих профессионалов, которым Гренс доверял. Снова и снова Кранц доказывал: он не из тех, кто хватается за простой ответ, чтобы на час раньше уйти домой и усесться перед телевизором.

— Дуло пистолета прижали к голове. Поэтому давление газов между дулом и виском оказалось колоссальным. Сам видишь. Полголовы разнесло.

Кожа лица уже стала сероватой; глаза пустые, рот — прямая черта — уже никогда не заговорит.

— Не понял. Одно входное отверстие. И два выходных?

Кранц поднес руку к огромной, размером с теннисный мяч, дыре в правом виске.

— За тридцать лет я видел подобное всего пару раз. Но такое бывает. Вскрытие подтвердит, что был всего один выстрел. Я уверен.

Он потянул Гренса за рукав белого халата, в голосе звучало чуть ли не воодушевление:

— Один-единственный выстрел в висок. Пуля в мягкой оболочке, половина — свинец, половина — титан, разделилась, когда попала в черепную кость.

Кранц встал и указал вверх. Квартира была старая, потолки — три метра двадцать сантиметров. С места, где стоял криминалист, была видна пара тонких трещин на гладком чистом потолке — глубокая рана в побелке.

— Оттуда мы достали одну половину пули.

На полу лежали бетонные крошки — они просыпались, когда осторожные пальцы доставали твердый металл.

Чуть поодаль в мягком дереве — еще одна рана, побольше.

— А это — вторая половина. Значит, дверь в кухню была закрыта.

— Нильс, мне трудно сказать.

Гренс все еще сидел возле головы, в которой было слишком много отверстий.

— Позвонивший сказал, что это казнь, карательная акция. Но я вот смотрю… с тем же успехом речь может идти о самоубийстве.

— Кто-то постарался, чтобы все выглядело как самоубийство.

— Что ты хочешь сказать?

Ботинок Кранца оказался возле руки, сжимавшей пистолет.

— Все как будто подстроили. Думаю, его застрелили и потом вложили пистолет ему в руку.

Криминалист скрылся в прихожей и почти сразу вернулся, неся черную сумку.

— Я этим займусь. Проверю его руки. Потом узнаем.

Эверт прикинул в уме, покосился на Херманссон — она тоже явно вела подсчет.

После вызова прошло час сорок минут — время есть, на труп еще не успело осесть столько посторонних частиц, чтобы анализ кожи рук стал бессмысленным.

Кранц расстегнул сумку, вытащил тубус, в одном конце которого лежал скотч для снятия отпечатков пальцев, несколько раз прижал клейкую ленту к руке мертвеца, особенно старательно — между указательным и большим пальцами. Потом переместился на кухню, к микроскопу, ждавшему возле мойки, положил кусочек скотча на предметное стекло и принялся изучать.

Ему хватило нескольких секунд.

— Следов пороха нет.

— Как ты и думал.

— Значит, рука, которая держит пистолет, не стреляла.

Он повернулся.

— Это убийство, Эверт.

Он поднес левую руку к правому плечу, ослабил кожаный ремень; давление на плечи ослабло, и он одной рукой взялся за кобуру, достал пистолет марки «Радом», калибр — девять миллиметров. Оттянул затвор, вставил в магазин последний патрон; теперь все четырнадцать были на месте.

Пит немного постоял неподвижно, слушая свое громкое дыхание.

Он был один в комнате и в квартире, окна которой выходили и на Васагатан, и на Кунгсбрун. Два часа назад последний «верблюд» сел в поезд, направлявшийся на юг, Мариуш и Ежи недавно тронулись на машине в том же направлении.

Длинный день перевалил за середину; Хоффманну предстоит бодрствовать еще много часов.