Энн Райс - МЕМНОХ-ДЬЯВОЛ

- Но что именно заставило тебя так измениться? - спросил я. - Я имею в виду, что конкретно послужило причиной столь разительной перемены? Убийство доставило тебе удовольствие?

- Нет. Ни в коем случае. Никакой радости, а уж тем более удовольствия я не испытывал. Успех, удача - да. Но только не удовольствие. Убийство людей - это работа, причем очень грязная и отвратительная. Это для тебя убийство человека - развлечение. Но ведь сам ты не человек. Для меня важно было другое. Сам факт того, что такое возможно: просто подойти к проклятому сукину сыну и сделать то, чего он никак не ожидает, - отнять у него пистолет, а потом хладнокровно, без колебаний пристрелить обоих. Мне кажется, последним чувством, которое они испытали в своей жизни, было безграничное удивление.

- Просто они думали, что имеют дело с неопытными юнцами.

- Они считали нас мечтателями и фантазерами, далекими от реальной жизни. А я и был таковым на самом деле. Всю дорогу до Нью-Йорка я размышлял о своей судьбе, о том, что меня ждет великое будущее, а неожиданно открывшаяся способность - способность хладнокровно убить двоих людей - стала своего рода крещением, явлением и воплощением таящейся во мне силы.

- Ты хочешь сказать, что она была явлена тебе Богом?

- Нет. Судьбой и роком. Я уже говорил, что не испытывал никаких чувств к Богу. А тебе известно, что католическое учение гласит, что, если ты не ощущаешь в себе любви и беззаветной преданности Деве Марии, следует опасаться за твою душу. Так вот, ни любви, ни преданности Богоматери во мне не было, равно как и к любому другому божеству или святому. Именно поэтому меня до такой степени удивляет религиозность Доры, причем совершенно искренняя. Но о Доре позже. К моменту приезда в Нью-Йорк я уже твердо знал, чего хочу добиться: свободы, богатства, власти и поклонения своих многочисленных приверженцев. Я не желал признавать никаких правил, не желал мириться с ограничениями. Роскошь и воля - вот что должно стать моим девизом в этом мире.

- Да, я тебя отлично понимаю.

- Таковым было отношение к жизни Винкена. Он убеждал последователей своего учения - а это в подавляющем большинстве были женщины, - что не стоит ждать перехода в иной мир, что жить и грешить надо здесь и сейчас. Насколько мне известно, таких взглядов придерживались все еретики и безбожники. Или я ошибаюсь?

- Да, многие. Во всяком случае, так утверждали их враги.

- Следующее убийство я совершил исключительно ради денег. Мне его заказали. Я был едва ли не самым амбициозным молодым человеком во всем городе и работал с новой группой, однако заключить контракт нам никак не удавалось, в то время как другие рок-звезды часто получали его после первого же выступления. Я вновь стал торговать наркотиками и в этом бизнесе добился гораздо большего успеха, хотя сам не испытывал к ним ничего, кроме отвращения, и никогда не употреблял. Наркобизнес еще только набирал обороты, травку переправляли через границу на маленьких самолетах, и все это походило на забавные ковбойские приключения.

Однажды до меня дошли слухи, что некий человек попал в черный список могущественного дельца, который готов заплатить за убийство провинившегося парня тридцать тысяч долларов. Надо заметить, что малый этот славился своей злобой и жестокостью и наводил ужас на окружающих. К тому же он знал, что его хотят убрать. Тем не менее, он свободно разгуливал средь бела дня, и все боялись даже пальцем пошевелить.

В общем, каждый надеялся, что кто-то другой, в конце концов, отважится и выполнит эту работу. Я понятия не имел, кто, с кем и каким образом связан в этом деле. Знал только, что игра стоит свеч, - ну, ты понимаешь, о чем я. Кое-какие справки я все же навел.

Я тщательно разработал план. Было мне тогда всего девятнадцать. Я оделся как примерный учащийся колледжа: свитер с вырезом лодочкой, блейзер, фланелевые брюки… Прическа у меня была а ля мальчик из Принстона, под мышкой несколько книг. Уточнив адрес, я направился вечером прямо к его дому на Лонг-Айленде, подождал на подъездной дорожке к гаражу и, как только «клиент» вышел из машины, спокойно пристрелил его в нескольких метрах от дома, где в тот момент ужинали его жена и дети.

Роджер на минуту умолк, а потом очень серьезным тоном добавил:

- Чтобы совершить столь жестокий поступок и при этом не чувствовать ни малейшего раскаяния, нужно, наверное, нести в своей душе что-то от зверя…

- Однако ты не подвергал его таким мукам, какие пришлось испытать тебе самому, - мягко возразил я. - Ты отчетливо сознавал, что делаешь и зачем. За то время, что я следил за тобой, у меня все же не сложилось правильного представления о твоем характере. Ты показался мне более порочным и развращенным, чем на самом деле, и гораздо глубже погруженным в собственные мечты и фантазии. Ловким и хитрым, но при этом подверженным самообману.