Элизабет Хейнс - Холодная песня прилива

Наконец он сказал мне:

— Пойдем пройдемся.

Рыдания унялись, но дыхание не выровнялось, руки дрожали. Обхватив меня за плечи, Джим повел меня в коридор, мимо стойки регистратора к выходу.

Сильно похолодало, воздух был колючим. Я глубоко втянула его в себя и подумала: впредь я буду благодарна даже за свежий воздух, за возможность дышать. Мы отыскали деревянную скамейку, посидели немного в темноте. Неужели он пришел сказать мне, что Дилан умер? Его увезли на «скорой», и, сколько бы я ни спрашивала, никто, видимо, понятия не имел, что с ним сталось.

— Ты понимаешь, что тебя должны будут арестовать? — заговорил Джим.

— Кажется, я ударила его рубанком.

— Ничего не говори мне. Я не должен ничего об этом знать. Всего лишь предупреждаю.

— Что с Диланом? — спросила я. — Ты знаешь? Мне тут ничего не говорят.

Лицо Джима омрачилось.

— Он поправится, — сказал он.

— Ты его видел? В самом деле не так плохо? Я думала, они его добили. Думала, Фиц его убил.

— Нет, с ним все будет в порядке. Фиц тоже в больнице. Сам себе яичко отстрелил, представляешь?

— Как?

— Случайно, понятное дело. Производственный риск — не стоит носить огнестрельное оружие за поясом. Он уже арестован, возле его палаты пост.

— А остальные?

— У Леона Арнольда всего-навсего сотрясение мозга, можешь себе представить? И второй тоже на верхнем этаже, раны головы: с виду страшно, а на самом деле оклемается.

Я ждала, что он расскажет и о Никсе, но Джим замолчал.

— А что с моей баржей?

— За ней вышлют буксир и, когда поднимется прилив, приведут обратно в док. По-моему, она цела.

— Знаешь, они ведь Дилана искали, — спохватилась я.

— Да.

— Ты должен охранять его от них, Джим.

— В этом по большей части и состоит моя дерьмовая работка: вытаскивать Дилана из неприятностей.

— Мне ты сказал, что учился с ним вместе. Теперь я знаю, что ты соврал, только не поняла зачем.

Он пристально посмотрел на меня, на его щеках проступил румянец.

— Я не стал бы лгать тебе, не будь на то серьезных причин.

Край неба посерел, на фоне туч проступили четкие очертания деревьев. Я устала, замерзла. Хотелось домой, спать и спать без конца.

— Что теперь будет? — спросила я.

— Фицу предъявят обвинение. Тебя допросят и, если повезет, отпустят на поруки. Дальше вы с Диланом сможете делать все, что пожелаете, а я тихонько исчезну и буду размышлять о том, что не сбылось.

Теперь и к моим щекам прихлынула краска. Я причинила боль и ему, и Дилану.

— Прости, — сказала я.

Он с минуту молчал, потом коротко засмеялся:

— Ну да, конечно, мне бы следовало знать, что такое везение не для меня. К тому же ни одна женщина так не бесила меня, как ты.

Я отважилась поднять глаза и увидела прятавшуюся за улыбкой обиду:

— Это я тебя бесила? Вот нахальство! А тебя никогда не было рядом, когда ты был нужен!

Не стоило такое говорить. Его передернуло.

— Послушай, я не это хотела сказать. Ты же сделал все, что мог, правда же? Не твоя вина, что я вернулась на лодку, хотя ты не велел. Я сама дура.

— Нет, ты права. Я подвел вас обоих.

У входа остановилась машина «скорой», взвизгнула и внезапно умолкла сирена. Мы поднялись со скамьи и направились обратно к больнице.

— Можно мне повидать Дилана? — спросила я.

Снова этот взгляд. Обида и боль в глазах.

— Попробую договориться, — сказал он.

В день похорон Кэдди распогодилось, над Лондоном распахнулось голубое небо. Я села на поезд на станции Мейдстон-Ист, добралась до Бромли и ждала там, прикидывая, не зря ли надела высокие каблуки? Взглянула на юбку — не коротковата ли? Но с колготками вроде не так уж легкомысленно.

Возле меня бесшумно остановился черный «БМВ». Дилан вышел и обошел автомобиль, чтобы открыть мне заднюю дверцу, но я поспешно дернула дверцу спереди и уселась рядом с водительским местом. И как ни печален был повод для нашей встречи, я не удержалась от улыбки, подглядывая на Дилана в зеркальце заднего вида: он остановился, закатил глаза, безнадежно покачал головой и вернулся за руль. Сел и захлопнул за собой дверцу.

— Все в порядке? — спросила я.

— Ага.

И на этом все. Загудел двигатель, мы влились в поток транспорта.

Поначалу я поглядывала на Дилана исподтишка, краем глаза, но потом сдалась, повернулась на сиденье так, чтобы смотреть ему прямо в лицо. Он же неотрывно глядел вперед. Лицо его оставалось спокойным, даже расслабленным, руки с излишней силой впились в руль. Темные очки отчасти скрывали обезображенное побоями лицо. Дилан, по обыкновению, облачился в костюм, хотя на похороны как будто не собирался: сам предложил подвезти меня до кладбища и там подождать, и, поскольку он впервые согласился встретиться со мной после того, как я чуть не погубила его, затащив на «Месть прилива», я поспешно ухватилась за такое предложение.