Дин Кунц - Живущий в ночи

Мне нравится, как звучит голос Саши по радио. Он немного отличается от ее голоса в повседневной жизни – чуть глубже, мягче и кажется шелковистым. Он никого не может оставить равнодушным. Когда я слышу Сашу по радио, мне хочется в ту же секунду оказаться с ней в постели. Этот голос появляется у нее сразу же после того, как Саша переступает порог студии, и исчезает только тогда, когда она уходит с работы.

– Эта песня заканчивается через минуту, а перед следующей мне нужно немного поболтать, так что я – коротко. Недавно ко мне в студию приходил один человек. Искал тебя. Сказал, что ты ему очень нужен и речь идет о жизни и смерти.

– Кто такой?

– Не могу назвать его имя по телефону. Он взял с меня слово. Я сказала ему, что ты, наверное, у Бобби, но он не захотел ни звонить, ни ехать туда.

– Почему?

– Точно не знаю, но… Он очень нервничал. «Лишь я один – знакомец ночи». Ты понял, кого я имею в виду, Крис?

«Лишь я один – знакомец ночи».

Это была строчка из стихотворения Роберта Фроста.

Отец привил мне страсть к поэзии, а я заразил ею Сашу.

– Да, – откликнулся я, – по-моему, я знаю, о ком ты говоришь.

– Он хочет увидеться с тобой как можно скорее. Говорит, что это вопрос жизни и смерти. Что происходит, Крис?

– Приближается большой серфинг, – ответил я. – В воскресенье, после полудня.

– Я не об этом.

– Понимаю. Об остальном расскажу позже.

– Большой серфинг… А я справлюсь?

– Четырехметровки.

– Ну, тогда я лучше посижу на берегу.

– Я люблю твой голос, – сказал я.

– Гладкий, как вода в заливе.

Саша повесила трубку, я тоже.

Хотя Бобби мог слышать лишь половину разговора – то, что говорил я, – сверхъестественная интуиция не подвела его и на сей раз.

– Во что ты влезаешь? – спросил он.

– Да так, – сдержанно ответил я, – кое-какие делишки в духе Нэнси Дрю. Тебе это будет неинтересно.

Пока мы с Бобби и все еще до конца не успокоившимся Орсоном шли к выходу из дома, радио заиграло «Танец» Криса Айзека.

– Саша – необыкновенная женщина, – заявил Бобби.

– Второй такой нет, – согласился я.

– Но если ты подохнешь, ты не сможешь быть с ней. Она хоть и чудная, но не до такой степени.

– Намек понял.

– У тебя темные очки с собой?

– Ага. – Я похлопал себя по нагрудному карману.

– Намазался моим лосьоном?

– Да, мамуля.

– Дегенерат.

– Знаешь, – начал я, – я тут подумал…

– Давно пора.

– …Я начал работать над новой книгой.

– Неужели наконец соизволил оторвать свою ленивую задницу от дивана?

– Хочу написать книгу о дружбе.

– А я там буду?

– Как ни странно, да.

– Надеюсь, ты не назовешь меня моим настоящим именем?

– Я назвал тебя Игорем. Вот только… Я боюсь, читателю будет ясно далеко не все из того, что я собираюсь сказать. Ведь я и все мои друзья – мы живем совершенно особой жизнью.

Остановившись на верхней ступеньке крыльца, Бобби окинул меня своим коронным взглядом патентованного скептика и промолвил:

– А я-то думал, чтобы писать книги, нужны мозги.

– В законах про это ничего не говорится.

– Ясное дело. Но, по-моему, даже самое тупое бревно должно понимать, что у всех людей – разные, отличные от других, неповторимые жизни.

– Да? Может, ты скажешь, что и Мария Кортес живет «неповторимой» и какой-то особой жизнью?

Марии Кортес, младшей сестре Мануэля Рамиреса, было двадцать восемь лет – столько же, сколько и нам с Бобби. Она работала косметологом, а ее муж ремонтировал автомобили. У них было двое детей, одна кошка, маленький дом и большие долги.

– Она ведь живет не у себя на работе, делая кому-то прическу, и не дома, когда пылесосит ковер. Жизнь Марии протекает в том пространстве, которое находится у нее между ушей. В голове каждого человека заключен целый мир, и вполне возможно, что мир этот гораздо более причудлив, чем мы можем представить своими мелководными извилинами. Шесть миллиардов таких, как мы, ходят по этой планете. Шесть миллиардов маленьких миров на поверхности одного большого. Может статься, что какой-нибудь сапожник или повар в закусочной, на которого без зевоты не взглянешь, живет более необычной жизнью, чем ты. Шесть миллиардов историй, каждой из которых можно зачитываться без конца, историй, полных страданий и счастья, добра и зла, надежд и разочарований. На самом деле мы с тобой не такие уж особенные, братишка.

На несколько мгновений я утратил дар речи, а потом прикоснулся к его цветастой рубашке, на которой орали попугаи и качали ветвями пальмы.