Хотя луч был направлен от меня, отсвет был достаточно неприятным. Глаза быстро устали; казалось, в них насыпали песку. Можно было надеть солнечные очки, которые я на всякий случай брал с собой даже ночью, но они чертовски затруднили бы поиск.
Медленно продвигаясь вперед и всматриваясь в ночь, Бобби спросил:
— Что у тебя с лицом?
— Саша говорит, что ничего.
— Ей нужно срочно привить хороший вкус. Что ты там ковыряешь?
— Ничего.
— Разве мама не говорила тебе, что ковырять нельзя?
— У меня ветрянка.
Держась правой рукой за рукоятку фонаря, пальцем левой я непроизвольно трогал болячку на лице, обнаруженную сегодня ночью.
— Синяк видишь? — спросил я, указывая на свою левую щеку.
— При этом свете нет.
— Больно.
— Ну, стукнулся обо что-то.
— Так оно и начинается.
— Что?
— Рак.
— Это просто прыщик.
— Сначала болячка, потом опухоль, а потом, поскольку у кожи нет защиты… быстрые метастазы.
— Ты пессимист, — сказал Бобби.
Бобби свернул направо и спросил:
— Много ли проку в твоем реализме?
Снова заброшенные дома. Снова мертвые изгороди.
— Да уж, головной боли он добавляет, — сказал я.
— Зато у меня от тебя голова раскалывается.
— Однажды у меня начнется головная боль, которая не пройдет никогда. Мозг будет поврежден ХР.
— Ох, мужик, у тебя психосоматических симптомов больше, чем у Скруджа Макдака [10] Персонаж диснеевского мультсериала «Утиные истории».
денег.
— Спасибо за диагноз, доктор Боб. За семнадцать лет ты не сказал мне ничего утешительного.
— Тебе никогда не требовалось утешений.
— Иногда, — сказал я.
Полквартала он ехал молча, а потом ответил:
— А ты никогда не дарил мне цветов.
— Что?
— Ты никогда не говорил мне, что я красивый.
Я волей-неволей расхохотался.
— Пошел в задницу!
— Ну вот… я же говорю, что ты жестокий.
Бобби остановил джип посреди улицы.
Я тревожно огляделся.
— Ты что-то видишь?
— Мужик, если бы я был в неопрене, то не стал бы останавливаться, — сказал он, имея в виду неопреновый непромокаемый костюм, который серферы надевают, когда температура воды слишком низка, чтобы раскатывать по волнам в одних плавках.
Подолгу находясь в холодной воде, серферы время от времени облегчаются прямо в костюмы. Это называется «уринофорией»; ощущение приятного тепла длится до тех пор, пока его не смывает морская вода.
Если серфинг не самый романтичный и замечательный вид спорта на свете, то я не знаю, что может его превзойти. Уж, во всяком случае, не гольф.
Бобби вылез из джипа, шагнул на тротуар и повернулся ко мне спиной.
— Надеюсь, тяжесть в мочевом пузыре не означает, что у меня рак.
— Ты уже изложил свою точку зрения, — сказал я.
— Это странное стремление облегчиться… Мужик, дело скверное.
— Давай быстрей.
— Я и так слишком долго терпел. Отравился мочевой кислотой.
Я выключил фонарь, опустил его и поднял ружье.
Бобби сказал:
— У меня взорвутся почки, волосы выпадут, отвалится нос. Я умираю.
— Сейчас умрешь, если не заткнешься.
— Но даже если я не умру, какая вахине захочет встречаться с плешивым малым без носа, со взорванными почками?
Шум мотора, включенные фары и фонарь могли привлечь внимание кого-нибудь или чего-нибудь враждебного, находящегося по соседству. Когда Бобби приехал в Уиверн, рев джипа заставил отряд спрятаться, но вдруг с тех пор обезьяны передумали? Они могли понять, что нас только двое и что даже оружие не поможет нам справиться с ордой злобных приматов. Хуже того, они могли знать, что один из нас — Кристофер Сноу, сын Глицинии Сноу, известной им под именем Глицинии фон Франкенштейн.
Бобби застегнул «молнию» и благополучно вернулся в джип.
— Впервые в жизни ходил по-маленькому, пока меня прикрывали огнем.
— De nada [11] Не стоит благодарности ( исп .).
.
— Ну что, брат, полегчало тебе?
Бобби знал меня как облупленного и понимал, что мой припадок ипохондрии вызван тревогой за Орсона.
Я сказал:
— Извини, что распустил сопли.
Освободив тормоз и включив двигатель, он ответил:
— Людям свойственно ныть, а Бобби свойственно прощать.
Когда мы двинулись, я опустил ружье и снова поднял фонарь.
— Так мы никогда их не найдем.
— Есть идея получше?
Не успел я ответить, как раздался крик. Звук был зловещий, но не совсем чужой; наряду с непонятным в нем было что-то знакомое. То был вой животного, полный человеческой тоски и чувства потери.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу