Дин Кунц - Скованный ночью

Я пытался не думать о Бобби. Сейчас самым главным было добраться до него. Если доберемся, все будет о’кей. Он будет ждать нас — замерзший, раненый, слабый, — но ждать нас у лифта, где мы его оставили, и напомнит мне о моем обещании, сказав «carpe cerevisi».

Слабый запах йода, преследовавший нас всю дорогу сквозь лабиринт, стал острее. Теперь к нему примешивался запах жженого угля, серы, гниющих роз и невыразимо горький запах, которого я до сих пор никогда не ощущал.

Если бы феномен смещения времени распространился на эти подземные царства, мы оказались бы в большей опасности, чем тогда, когда входили в ангар. Причем самой страшной была не возможность оказаться задержанными или даже полностью отрезанными благодаря автоматическим заслонкам. Хуже всего было бы, если бы прошлое пересеклось с будущим в неподходящий момент (как не однажды происходило наверху) и мы внезапно оказались бы затопленными океаном жидкости или отравляющего газа, пропущенного через эти трубы, и утонули бы или задохнулись в ядовитых пара́х.

Одна кошка, четверо ребятишек, один пес, одна сочинительница песен и диджей, один переводчик со звериного, один викинг и ребенок с плаката, посвященного Судному дню, — это я, — бежали, карабкались, бежали, падали, вставали, снова бежали по сухому руслу стальных рек, бронзовых рек, медных ручьев в ярком свете, отражавшемся от стен, и в водовороте тьмы, бившем крыльями там, куда не достигал свет, слыша наверху грохот невидимых поездов и хриплый скрежет вагонных колес, ощущая запах йода, то удушливый, то такой слабый, что начинало казаться, будто удушливость тебе почудилась, в потоках прошлого, обрушивавшихся на нас, как прилив, а затем отступавших перед натиском настоящего. Испуганные повторяющимися звуками падающей воды или чего-нибудь похуже, мы наконец добрались до покатого бетонного тоннеля и вышли в нишу у лифта, где лежал оставленный нами Бобби, еще живой.

Пока Доги соединял провода в панели управления, а Рузвельт, несший Мангоджерри, загонял детей в лифт, мы с Сашей и Орсоном окружили Бобби.

Он выглядел как Смерть в пасмурный день.

Я сказал:

— Хорошо выглядишь.

Бобби заговорил с Орсоном голосом таким слабым, что тот едва перекрывал звуки рушившихся миров и рушившихся времен, которые теперь доносились со всех сторон.

— Привет, мохнатая морда.

Орсон лизнул Бобби в щеку, понюхал его рану и тревожно посмотрел на меня.

— Ты сделал это, ХР-мен, — сказал Бобби.

— Это был фантастический рейд пятерых, а не подвиг одного супергероя, — возразил я.

— Ты вернулась как раз вовремя, чтобы провести свое полуночное шоу, — сказал Бобби Саше, и у меня появилось скверное чувство, что он по-своему попрощался с нами.

— Радио — моя жизнь, — ответила она.

Здание тряслось, грохот поезда перешел в рев, и с потолка посыпалась цементная пыль.

Саша сказала:

— Нужно занести тебя в лифт.

Но Бобби посмотрел на меня и промолвил:

— Возьми меня за руку, брат.

Я взял его за руку. Она была ледяной.

Боль исказила его лицо, и он сказал:

— Кранты.

— Ни за что.

— У меня мокрые штаны, — прерывающимся голосом сообщил он.

Холод от его руки вонзался в мою ладонь, поднимался по предплечью и вгрызался в сердце.

— Ничего страшного, брат. Уринофория. Ты делал это и раньше.

— Я не в неопрене.

— Зато ты облагородил свой нынешний наряд.

Он засмеялся, но смех быстро перешел в кашель.

Доги объявил:

— Лифт готов.

— Сейчас мы перенесем тебя, — сказала Саша, когда с потолка начали валиться кусочки бетона.

— Никогда не думал, что умру так неэлегантно, — сказал Бобби, сжав мою руку.

— Ты не умираешь, — заверил я.

— Я люблю тебя… брат.

— А я тебя, — ответил я, и от этих слов мое горло стиснулось так, словно его закрыло заслонкой.

— Полный абзац, — сказал он слабеющим голосом; последний слог был еле слышен.

Взгляд Бобби остановился на чем-то далеком; ладонь, лежавшая в моей руке, обмякла.

Мое сердце покатилось по склону, как кусок скалы, и рухнуло в ненавистную тьму.

Саша приложила руку к его шее, чтобы ощутить пульс.

— О боже…

— Пошли отсюда. Немедленно, — настойчиво сказал Доги.

Голосом таким хриплым, что я не признал его за свой, я сказал Саше:

— Давай грузить его в лифт.

— Он умер.

— Помоги мне погрузить его в лифт.

— Крис, милый, он умер.

— Мы возьмем его с собой, — сказал я.

— Снеговик…

— Мы возьмем его с собой!