Дин Кунц - Скованный ночью

Но я не мог быть уверен в том, что мальчик находится именно на этом этаже. Похититель мог утащить его и ниже.

Напряженно вслушиваясь в темноту и надеясь снова услышать голос тролля или какой-нибудь другой звук, который стал бы моей путеводной звездой, я висел, как паук на тщательно сотканной им нитке. У меня не было намерения ловить неосторожных бабочек и мух, но чем дольше я висел во мраке, тем сильнее чувствовал, что я вовсе не паук, не охотник, а жертва и что тарантул-мутант крадется ко мне снизу, молча растопырив острые клешни.

Мой отец был преподавателем литературы и все детство читал мне стихи разных эпох — от Гомера до доктора Сьюсса, Дональда Джастиса и Огдена Нэша. Именно он частично отвечал за мое воображение стиля барокко. Остальное приходилось на долю сыра, хлеба с луком и халапеньо, которыми я перекусил перед тем, как отправиться на прогулку.

А также на долю зловещей атмосферы Форт-Уиверна, в которой даже самый здравомыслящий человек на свете имел бы все основания думать о гигантских ядовитых пауках. В этом месте было возможно то, что прежде казалось невозможным. Если стоявшее перед моим внутренним взором жуткое насекомоядное было результатом неправильных действий моего отца или моей диеты, то именно здешняя аура заставила мое воображение наделить ползущего ко мне монстра улыбкой персонажа комиксов, жуткого злодея Гринча.

Пока я без движения висел на лестнице, образ улыбающегося Гринча стал намного страшнее образа любого чудовищного паука. И тут здание сотряс новый громкий звук, заставивший меня вернуться к действительности и как две капли воды похожий на тот, который привел меня сюда. То был удар железной двери о железный косяк.

Звук донесся не то с предпоследнего, не то с последнего нижнего этажа.

Избавившись от омерзительной мысленной картины, я спустился к следующему отверстию в стене.

Едва я добрался до второго подземного этажа, как услышал хриплый голос, еще менее разборчивый и членораздельный, чем раньше. Не приходилось сомневаться, что он доносился именно отсюда, а не со дна шахты.

Я вгляделся в вершину лестницы. Должно быть, Орсон смотрел вниз, тоже не в силах увидеть меня, и вдыхал мой подбадривающий запах. Наверняка аромат был еще тот, потому что я изрядно вспотел. Как от затраченных усилий, так и от ожидания неминуемой схватки. Держась за лестницу одной рукой, я нашарил отверстие, согнул руку и уцепился за металлическую ручку на косяке отсутствующей двери. На этом этаже отверстие не было загорожено металлическим прутом, и я легко пролез из шахты на этаж.

И попал из тьмы непроглядной в тьму египетскую.

Я вытащил «глок» и крадучись отошел от разверстой шахты, держась спиной к стене. Холод бетона просачивался даже сквозь куртку и хлопчатобумажный свитер.

Я подавил короткую вспышку гордости собой, вызванную тем, что мне удалось добраться сюда и остаться незамеченным. Удовлетворение почти тут же сменилось холодком в спине. Более здравомыслящая часть моего «я» настойчиво спрашивала, какого черта я тут делаю.

Меня как безумного влекла еще большая тьма, самое ее сердце. Тьма, сгустившаяся, словно материя за мгновение до Большого Взрыва, тьма без проблеска света, которая будет уплотняться до тех пор, пока не выжмет мой вопящий дух из смертного тела, как сок из виноградной грозди.

Черт, мне требовалось выпить пива.

Но пива не было. Я не догадался прихватить с собой бутылку-другую.

Вместо этого я попытался сделать глубокий вдох. Ртом, чтобы поменьше шуметь. На случай, если ко мне подкрадывается злобный тролль, вооруженный циркулярной пилой и готовый нажать узловатым пальцем на пусковую кнопку.

Я сам свой злейший враг. Это является наиболее надежным доказательством того, что я отношусь к миру людей.

В воздухе стоял запах, ничуть не похожий на аромат холодной «Короны» или «Хайникена». В нем чувствовался слабый привкус горечи.

Когда я в следующий раз отправлюсь в погоню за плохими парнями, придется захватить с собой холодильник со льдом и полудюжиной бутылок.

Какое-то время я пытался отвлечься мыслями о восьмифутовых волнах, ожидающих своего серфера, о ледяном пиве, такос [2] Мексиканские блинчики с цыпленком и латуком. и Саше Гуделл, лежащей в моей постели, но ощущение близкой опасности и приступ клаустрофобии становились все сильнее.

Я сумел успокоиться лишь тогда, когда вызвал в памяти лицо Саши. Ее серые глаза, ясные, как дождевая вода. Пышные волосы цвета красного дерева. Губы, изогнутые улыбкой. Ее излучение.