Торкиль Дамхауг - Смерть от воды

— Ты осталась без глаза? — поинтересовалась девочка. На ней был розовый пуховик и сапожки, — похоже, она собралась куда-то.

— Не совсем, — ответила Лисс и зашла в прихожую. — А ты осталась без переднего зуба, я вижу.

— Ну и что? Скоро вылезет новый.

Девочка раскрыла рот и показала на белый краешек, еле видный в десне.

— Я осталась без восьми зубов, — объявила она и языком провела экскурсию по своему рту, пересчитывая владения. — А ты осталась без сестры, — сказала она, закончив счет.

Лисс поняла, что Далстрём рассказывал о ней дочери.

— Я не знаю, как тебя зовут, — сказала она.

— Элисабет, — ответила девочка.

Странно, что это имя произнес тонкий детский голос.

— Так звали мою бабушку, — заметила Лисс. — Удивительно.

— Ничего удивительного. — Она вскинула брови. — Я знаю одну девочку во втором «Б», которую так зовут. А еще учительницу. И еще мамину тетю.

Турмуд Далстрём спустился в холл.

— Лисс, — сказал он, ничуть не удивившись.

Он знал, что она придет. Ей даже показалось, он рад ее видеть. Ей не нравилось, когда ее обнимали малознакомые люди, но, если бы ему захотелось ее обнять, она бы не противилась.

Он повернулся к девочке:

— Не забудь посмотреть в обе стороны, перед тем как перейти дорогу, Бетти.

С беспокойством на лице он погладил ее по голове. Дочка вздохнула:

— Папа, ты мне это говорил уже сто раз!

Лисс не смогла сдержать улыбку.

— Конечно говорил, — согласился Далстрём и взял обе косички в руку. Резинки на них были украшены божьими коровками — желтой и красной. — И не забудь надеть шапку. Ветер сегодня ужасный.

Когда девочка умчалась, он взял кожаную куртку Лисс и повесил за занавеской у зеркала в просторном холле.

— Редко когда я один в доме. Пойдемте в гостиную.

Лисс была рада, что не придется сидеть в кабинете, так она чувствовала себя больше гостем, а не пациентом.

Он пропустил ее вперед, когда они поднимались по лестнице. В гостиной горел камин.

— Хотите еще что-нибудь? — спросил он, вернувшись в гостиную с кофе. — Даже от бельгийского шоколада откажетесь?

Он ее поддразнивал, как ей показалось. Лисс подумала, он ее испытывает, оценивает, как она будет отказываться, размышляет о ее отношении к еде. Она почувствовала, что все время себя выдает. Но удивительным образом это не раздражало.

— Что говорят врачи про ваш глаз? — Далстрём кивнул на повязку.

— Пока ничего определенного. Полагают, я сохраню зрение. Но оно больше не будет прежним.

Он кивнул, не пытаясь утешить:

— А как все остальное?

Остальное? Это он про веревку, затягивавшуюся на шее? Или лицо Вильяма, когда он ее душил?

— Вообще-то, я хотела поговорить о другом, — сказала она. — Вильям был психологически травмирован. Он пришел к Майлин за помощью. Она совратила его.

Далстрём сидел и смотрел на нее. Глаза немного расширились, но даже теперь он, казалось, не удивился.

— Вы знали об этом, — заметила она.

Он откинулся на высокую спинку кресла. От взгляда его глубоко посаженных глаз ей становилось спокойнее. Может ли что-нибудь на свете вывести его из равновесия? Да. Она слышала страх в его голосе, когда он прощался с дочкой. Ее зовут Элисабет, и ей надо перейти дорогу.

— Во время наших занятий пару лет назад Майлин говорила о пациенте, который ее особенно беспокоил, — сказал Далстрём. — Очевидно, он был серьезно травмирован.

— Вильямом воспользовался Бергер, когда ему было двенадцать лет. Майлин отправила мне диск с записью разговоров с ним во время сеансов.

— Диск? Об этом вам надо поговорить с полицией, Лисс.

— Я уже говорила с ними. Но когда я позвонила Вильяму с дачи, он заставил меня сказать, где я спрятала диск. Он уничтожил его. Кажется, у него была навязчивая идея, что никто не должен знать про него и Куртку — так он называл Бергера.

— Но у Майлин могло быть несколько копий.

Лисс взяла шоколадный шарик из маленькой плошки с розами:

— Я уверена, Вильям уничтожил все. Иначе полиция нашла бы их.

Далстрём скрестил ноги, потер пальцем переносицу:

— Он был у Майлин на приеме не больше трех или четырех раз, а потом она резко решила закончить терапию. Я спросил, не угрожал ли он ей. Она ответила очень уклончиво. И тогда я понял, в чем дело.

Вдруг Лисс ужасно разозлилась:

— Она как раз об этом писала — что людьми пользуются! Дети, которые нуждаются в нежности и заботе… они открываются и сталкиваются со взрослой страстью. Он ходил к Майлин, потому что ему было невыносимо. Она должна была помочь ему, а вместо этого стала с ним спать. Черт! — Она сорвала фольгу с шоколадного шарика, раскусила его пополам и втянула в себя мягкую начинку. — Майлин моментально закончила терапию, — сказала она, успокоившись. — Он мог заявить на нее и подать в суд. Может, она навсегда потеряла бы лицензию. О таких говнюках читаешь иногда в газетах. Как могла Майлин так поступить?