Торкиль Дамхауг - Смерть от воды

Тогда получается, Вильям был твоим пациентом. Почему он об этом никогда не упоминал?

Ильва Рихтер.

Это имя что-то ей говорило, она не могла вспомнить что. Она что-то где-то о ней прочла? Или это знакомая Майлин?

Почему ты написала ее имя в книге, которую взяла с собой? Почему тебе пришлось писать углем и прятать книгу на полке? Почему имя автора этой книги — были твои последние слова там, в фабричном цехе? Почему ты умчалась с дачи, не положив новых дров в камин? Почему ты поехала на встречу с Бергером, Майлин? Ты же понимала, что это опасно. Ты не я, ты всегда думаешь, куда отправляешься.

Она сидела и смотрела на духа, который боролся за жизнь в углях.

Вильям был твоим пациентом до того, как вы сошлись?

Искать помощи. Встретиться со страстью. Но ты собиралась за него замуж.

Спросить Вильяма.

Он был восьмым пациентом? Ты об этом хотела сообщить в «Табу» в тот вечер? Йо и Куртка.

Если Куртка — это Бергер, а Вильям — Йо… Вильям ищет нежности и защиты. Его использует черт. Черт подери Бергера. Он у черта.

Она встала — так разволновалась, что не могла усидеть на месте.

Кто такая Ильва Рихтер? Имеет ли Вильям к ней отношение?

Она достала телефон. Первый раз в жизни пожалела, что здесь нет связи. Не чтобы звонить в полицию, это подождет. Надо спросить Вильяма. Получить ответ, как все это связано… Майлин помогла Вильяму. Потому что она не могла его использовать. Майлин была сама доброта. Лисс осушила бокал. Мысль об этой доброте разбудила и в ней что-то похожее. Она решилась: надо поговорить с Вильямом прямо сейчас. Выяснить, верно ли все это. Подняться на гору, найти место, где ловится сеть, и позвонить. Оказаться там, наверху, в темноте и рассказать ему, что она нашла. Что она знала, как ему было плохо.

Она набросила куртку и достала снегоступы с полки над дверью. Она убила человека. Но чувствовала в себе доброту Майлин. Она была сильнее, чем все зло, содеянное Лисс.

Роар поставил миску с остатками вчерашнего томатного супа в микроволновку. В холодильнике он обнаружил два яйца, сваренных вкрутую. Он почистил одно и съел. Он хотел позвонить Викену сразу же, но не стал торопиться. Если звонок, которого он ждал, даст ему нужный ответ, у него будет туз в руках, который он раздобыл сам. Он никак не мог забыть мучительное совещание неделю назад. В этот раз он сыграет правильными картами, в правильной последовательности.

Когда микроволновка запищала, он достал миску, разрезал второе яйцо и положил его в суп. Вид белых лодочек, плавающих в зернистом оранжевом супе, навел его на мысли о том, что висело над ним несколько недель. Он обещал матери заехать, отвезти ее на кладбище и помочь прибраться на могиле, где все еще стоял выгоревший с Рождества факел. Мать была в прекрасной форме и могла отлично справиться сама, но ей было важно, чтобы они отправились туда вместе.

Телефон зазвонил. Он проглотил недожеванное яйцо и снял трубку.

— Арне Вогт-Нильсен. Я проверил, о чем вы просили.

— Отлично, — подбодрил его Роар, схватил ручку и записную книжку и отодвинул горячую миску с супом.

— Вы спрашивали о поездке на юг. Осенью девяносто шестого года. Все верно, я вывозил в тот год семью на Крит. В остальном мы чаще ездили на Кипр и пару раз в Турцию. Детям там больше нравилось, в Аланье, и отель был отличный.

Роар не интересовался турецкими курортами.

— Где на Крите вы были?

— Да местечко называлось Макригиалос. В принципе ничего, но далековато от аэропорта, и, знаете, пятьдесят градусов в автобусе, и серпантины; и плачущие дети и старухи, которых подняли на рассвете… — Что-то чмокнуло на другом конце.

— И это было в сентябре девяносто шестого?

— Именно, вылет седьмого, обратно — четырнадцатого, как указано в приложении к моей явке с повинной год спустя.

Роар не поддался искушению спросить, почему эта поездка фигурировала в его явке с повинной.

— Вы не помните, в этой поездке ничего не случилось? — Ему не терпелось поскорее услышать ответ, и он добавил: — Что-нибудь с кошкой?

— Да, блин. Такого не забудешь. Мы отправляемся за несколько тысяч километров, чтобы провести неделю семейного отдыха, и оказываемся бок о бок с самыми недовольными соседями на свете.

Роар напрасно попытался прервать последующие рассуждения о народе из Бергена, который считает, что владеет любым местом на земле, куда ступает его нога.

— Мужик был адвокатом, но от этого было не легче. Пришлось его успокоить тремя-четырьмя ударами. Он ворвался к нам и потребовал, чтобы я ответил, убил мой Йо эту кошку или нет и он ли привесил ее им на дверь. Я его выставил. На следующий день я спросил Йо, и он сказал, что дочка этого кретина сама все устроила, а теперь валит на него. — Он снова причмокнул, будто сосал леденец. — Но теперь ваша очередь рассказать, что вам надо. Вы же не ради повешенной на Крите кошки звоните? Кажется, вы служите в полиции Осло? Или я ошибся? Это защита животных?